Завещание змееносца (СИ)

– Я соврала, будто у меня была связь с юношей-минотавром, и, наверное, ребенок от него.

– Ты умничка, здорово придумала, – восхитился Акар. Если не считать отсутствия крыльев, внешне минотавры действительно очень походили на дейвов. – И она поверила тебе? Решила, что ребенок и впрямь минотавр, смертный, не Высший, просто у него очень сильные магические способности?

– Да, – кивнула Ксантина. – Да. Но я-то знаю, ребенок – твой. Когда он появится на свет, все поймут – он самый настоящий Высший! Он – дейв! И тогда мне конец! Боги расправятся со мной!

– Нет, любимая. Нет. Я не позволю… Я найду выход, придумаю, как нам быть… – шептал Акар и губами собирал слезы с ее щек. И Ксантина успокаивалась, глаза ее наполнялись верой…

…А потом они лежали рядом, и Ксантина спросила:

– Что же нам теперь делать, Акар?

4

Над безлюдным миром издевался ветер. Он проносился из конца в конец огромного пустынного плато, свистел в извивах пещер, играл выдранными с корнем кустами аланговых колючек и поднимал тучи красноватой пыли, которая еще долго потом вихрилась в душном раскаленном воздухе, пока следующий порыв ветра не уносил ее прочь.

Ксантина лежала на тахте, раздвинув ноги, и слушала насмешливые завывания ветра.

«Пора платить! Пора платить!» – пел ветер.

«Пора платить», – шептали ее губы.

– Может, сначала выпьешь вина? – глухо спросил Акар.

– Нет… Лучше сразу…

– Ну… тогда…

– Давай! – Она посмотрела на него сухими воспаленными глазами. – Давай же!

Акар наклонился над ней. Его пальцы пробежали по ее животу, едва касаясь бархатистой кожи, задержались на золотистом треугольничке волос и скользнули внутрь. Он тут же убрал руку и отошел в сторону, с отрешенным видом глядя на лежащую Богиню Весны.

А Ксантину начала бить дрожь. Вначале едва заметная, она усилилась настолько, что затряслась тахта, глухо грохоча деревянными ножками по каменному полу пещеры. Тело женщины выгибалось в конвульсиях, глаза закатились, а на губах выступила пена. Волшебный огонь, запущенный в ее лоно Акаром и призванный уничтожить ненужное дитя, опалял ее невыносимой болью, безжалостно выжигая внутренности.

Акар стоял, стиснув челюсти, и считал про себя: «…пятнадцать… шестнадцать… семнадцать… двадцать один…» Досчитав до двадцати пяти, он бросился к изнемогающей и протянул к ней руку, намереваясь погасить смертоносный огонь.

Ксантина оттолкнула его:

– Нет! Он еще жив…

– Не может быть! Двадцать пять биений сердца! Он давно мертв.

– Он выстоял! Он жив! – яростно прохрипела она. – Я чувствую его!

Акар замер в растерянности. Ребенок жив! Дейв ощутил мгновенную вспышку гордости – его сын, оказывается, небывало силен! Потом спохватился и решительно склонился над Ксантиной. Нужно срочно погасить огонь, иначе он вот-вот убьет ее.

– Нет, – слабо прошептала Ксантина. Акар решительно отвел ее ослабевшие руки в стороны и начал торопливо гасить заклинание.

Вскоре конвульсии перестали сотрясать тело женщины-амечи. Она лежала, обессилев, пока дейв исцелял нанесенные заклинанием раны, и только глухо стонала, когда боль становилась особенно нестерпимой.

Когда работа Акара была закончена, он лег рядом с Ксантиной, прижал к себе и зарылся лицом в ее волосы. Они лежали молча, неподвижно, а между ними торжествующе стучало сердечко нерожденного ребенка, который только что выиграл свою первую в жизни смертельную схватку с огнем…

5

Кстантина аккуратно выбралась из портала, придерживая обеими руками огромный живот. Спину нестерпимо ломило, ноги отекли, а под глазами залегли глубокие тени.

«Ну, что за насмешка судьбы, – думала она, – я, Богиня, переношу беременность гораздо хуже большинства смертных женщин! Какая несправедливость…» Она осеклась, почувствовав на себе пристальный взгляд, и похолодела – в двух шагах от портала стоял… Ювис!

Верховный рассеянно покусывал травинку и обозревал пустынные скалистые окрестности, скользя задумчивым взглядом по черным провалам пещер, красноватым нагромождениям песчаника и серым зарослям аланговых колючек. Потом взглянул на застывшую Ксантину и выплюнул травинку, которая упала на красноватый камень и застыла зеленым росчерком.

Ксантина смотрела на яркий зеленый стебелек, не в силах оторвать взгляд. «И где он ее только раздобыл, эту травинку, – мелькнула невольная мысль, – с собой что ли принес… О чем я только думаю! – тут же спохватилась она. – Он здесь неспроста. Неужели знает?!…» Страх обжигающим водопадом пробежал по телу, вызывая немеющую пустоту в голове и слабость в ногах. Ксантина покачнулась.

– Тебе плохо? – встревожился Ювис.

– Да, ноги не держат, – прошептала Богиня. Тотчас возле нее оказалось удобное кресло. Верховный осторожно усадил ее, а сам остался стоять в пол-оборота к ней, заложив руки за спину и разглядывая то ли небо, то ли снежные шапки далеких гор.

– Ты любишь бывать в этом мире, Ксантина.

– Д-да, Всевластный.

– Здесь неуютно… Жарко… Трудно дышать…

– Я… я… Меня влечет одиночество.

– Беременность изменила тебя, Ксантина. Раньше никто не мог назвать тебя нелюдимой.

– Это мой первый ребенок, Великий. Я горюю, что он не амечи.