Завещатель

Тогда мне безумно захотелось ее, и она это сразу же поняла. И знала, что это знаю я. Вдруг я почувствовал, что во всем могу доверять ей и рассказываю ей абсолютно все. Я не знал тогда, что творилось в голове у нее, но помню, что происходило в башке у меня. Может быть, это и есть та краткосрочная любовь на один — два дня, которая очень быстро возникает и очень быстро заканчивается?

Что нас остановило в тот момент? Не знаю. Может быть, наличие в нашей памяти ее молодого человека который ей уже не подходит и которого она уже не любит? Или наличие обычного здравого смысла?

40. Ольга

Наличие обычного здравого смысла подсказывало, что все это я затеяла зря, и не раз потом пожалею о своей глупости. Но отступать было уже поздно. Большая часть пути осталась позади.

— Ты устал? — спросила я, когда заметила, что мой спутник стал едва заметно прихрамывать.

— Нет, просто еще в ментуре немного ударился коленом, вот оно и побаливает. Спина еще.

— Посидим? — предложила я.

— А где? — он завертел головой, озираясь в поисках лавочки.

— Да хоть тут, прямо на поребрике, — мы опустились на гранитный камень и сидели так рядышком, как два волнистых попугайчика на жердочке, — я привыкла ходить пешком по Центру. Когда не тороплюсь, то всегда иду своим ходом.

— А где ты обычно ходишь? — заинтересовался он. — Твои любимые места в Петербурге?

— Не знаю. У меня много любимых мест. Вот вчера вышла на Невском и пошла, куда глаза глядят. Почему-то так получилось, что прошла через площадь Искусств, поздоровалась со знакомыми готами, пошла мимо Спаса по Миллионной, надеясь выйти на Садовую. Но не удалось — для этого надо было еще пройти.

— Сейчас мы как раз туда и выйдем. Еще далеко?

— Уже нет, — призналась я. — Еще немного, вон и трамвайные пути уже видны. Знаешь, еду я, как-то на трамвае, никого особенно не трогаю, всецело погружен в себя любимого, как вдруг, на остановке вваливается шумная толпа школьников-старшеклассников. Все такие пестрые, продвинутые, с длинными чернеющими челками и всякими прибамбасами на пряжках ремня, болтающегося где-то низко под задницей. Но не суть. Суть в том, что эти странные создания в числе, приблизительно, полутора десятков штук, всецело овладели салоном автобуса и начали вести громкие речи о тотальном непонимании молодежных субкультур, об жестоких угнетениях от родителей, бесчеловечных преследованиях со стороны учителей и всех прочих насущных бедах, подстерегающих на каждом углу их молодые растущие организмы. А за окном город. На остановках стоят другие люди: панки в клеточку, металлисты в черной коже и разном там железе, готы в черном, редко разбавляемые какой-нибудь случайной штатской бабушкой. Куда ни плюнь — везде плюрализм личности и полная свобода самовыражения. Даже дома, заборы и прочие памятники культуры все уже до такой степени обсамовыражали цветными аэрозолями, что дальше уж и ехать некуда. И ладно бы талантливые и качественные граффити рисовали. Этот стрит-арт я и сама очень люблю. Так нет же, просто откровенные каракули или некрасиво исполненные призывы сексуально-генитального характера. А я сижу себе среди них всех, вся такая замечательная и думаю вот что. Это ж блин, повсеместно до такой степени развелось неформалов, что мы сами все давно уже маловыразительная серость да бесцветность, станем скоро угнетаемыми изгоями в своем родном городе. Будем прятаться по квартирам, работам да клубам анонимных кого-нибудь. А кругом неформалы всякие, и раз уж я не понимаю ни языка, на котором они говорят, ни моды, в которой они ходят, ни мысли, которые они испускают, то одна дорога: самой стать неформалкой и не выпадать из всеобщей культурной массы. Вставай, пора двигаться дальше.

Он мне не ответил, просто молча поднялся. Почему?

Мы пошли дальше. Улица Садовая. Всевозможные лавки, кафешки, магазины. В том числе, секс-шоп. Окно рядом с ним принадлежали уже другой фирме, но из-за непосредственного соседства все смотрелось, как единое целое. Рекламные надписи образовали дивное сочетание: «Интим-шоп. Заточка инструмента». Чтобы отвлечься от игривых мыслей, говорю:

— Какой же у нас красивый город, несмотря на нефомалов! Особенно вид с Троицкого моста на Стрелку Васьки, Дворцовую набережную и Петропавловку. Когда погружаешься в Петербург, чувствуешь себя его частью и не испытываешь всего этого одиночества.

В конце концов, мы свернули на небольшую улицу, выходящую потом к Литейному проспекту.

— Пришли? — выжидательно спросила я.

— Ты живешь в этом доме? — испуганно спросил он.

— Да, а что? — удивилась я. Интересно, спросит он или нет? — Чего испугался?

— Как здорово! Одна?

— Что — одна?

— Живешь одна?

— Я все ждала, когда ты это спросишь. Нет, с родителями.

— А как они отнесутся к моему приходу? — испугался Феликс уже по-настоящему. Ага, вот он, момент истины!

— А никак. Они сейчас в Хельсинки. Мы всегда жили в этом доме, сколько я себя помню. Всю мою жизнь.

— Красивый дом. И тут какие-то маски…