Завет, или Странник из Галилеи

Я продал кое-что из утвари, имевшейся в моей лавке и не распроданной перед уходом, и снял комнату на постоялом дворе возле Навозных ворот. Там, в небольшой комнатке, я провел почти все дни праздника. Я редко выходил на улицу, опасаясь толпы, которая в этот раз была особенно многочисленной, так как наступал Юбилейный год, священный для всех евреев, ожидавших прихода Мессии. Я также не мог просто покинуть город на это время, так как такой поступок мог быть истолкован не в мою пользу. Наконец праздник закончился, улицы заметно опустели, и я снова был вызван к Роаге. На этот раз мы встретились в помещении в верхнем этаже здания старой школы, поблизости от дома, где жил Роага. Здесь трудно было уследить за теми, кто приходит на встречи. У Роаги собралось несколько неизвестных мне людей, лиц я не мог различить при тусклом освещении, к тому же встреча происходила ночью.

— Среди нас выявлено много изменников в последнее время, — начал Роага, — мы должны увериться в твоей надежности.

Я понял, что был вызван на суд, который сейчас будут вершить Роага и его приспешники.

Я мог бы наплевать на них и идти дальше своей дорогой, я так сохранил бы свое достоинство. Но я не сделал этого, струсил, так как у меня была возможность убедиться, что эти люди ни перед чем не остановятся: если им понадобится чья-то жизнь, они возьмут ее. Но, по правде говоря, я не рвался удовлетворить их нужды. Они, в свою очередь, относились к таким, как я, с большим подозрением. Что и говорить, я и мне подобные не отдадут свою жизнь за народ по одному их слову. Мы слишком много видели, были в других странах, читали не только Писание и не отгораживались от другой культуры и традиций, наоборот, мы проявляли к ним живой интерес. Жаль, что люди, подобные им, видели преступление в том, чтобы стремиться к знаниям, к образованности, и быть в этом смысле предателем своего народа.

Суд надо мной длился несколько дней, даже недель, причем молчание вынести было, пожалуй, тяжелее, чем подробные допросы. Мне припоминали самые незначительные и полузабытые события, которые, как мне хотели представить, дали толчок к возникновению подозрений. И когда я подробно отчитывался за каждый свой шаг, устраняя малейшее сомнение и разрешая любое подозрение, они делали вид, что верят мне и давали какое-нибудь мелкое задание. Я выполнял их поручения, каждое из которых было все менее и менее значительным. Казалось, что меня постепенно оттесняют от серьезной деятельности. Затем меня снова вызывали и возобновляли допрос. Основное, в чем меня подозревали, насколько я мог догадаться, было то, что я принадлежал к числу людей, которые выдали Езекиаса. Мое исчезновение из города и длительное отсутствие без попыток выйти на связь подтверждали резонность таких подозрений. Но, в конце концов, даже не они являлись основной причиной недоверия ко мне. В отношении нашей теперешней деятельности меня держали в полном неведении, и только по отрывочным сведениям, тем, что невозможно было скрыть, я смог догадаться, что они возлагают большие надежды на предстоящую Пасху. Акция очень тщательно планировалась. В связи с Юбилейным годом праздничная толпа должна будет исчисляться не тысячами, а десятками тысяч, поэтому в случае восстания она сможет легко противостоять гарнизону Антонийской крепости.

Под конец меня стали расспрашивать об Иешуа. К моему удивлению, и Роага, и его группа были хорошо осведомлены о странствующем проповеднике. Казалось, что они послали за мной не случайно: им нужно было знать, нельзя ли использовать Иешуа в своих целях. Почему-то они были уверены, что Иешуа или мятежник, или поджигатель. Мне стоило, наверное, разубедить их в этом отношении, но то ли из ложного тщеславия, то ли из злорадного упрямства я так или иначе позволил им утвердиться в этом мнении. Давая несколько туманные разъяснения, я старался, чтобы они не догадались о том, как много времени я провел в странствиях с Иешуа, что повлекло бы за собой новые обвинения. Однако вскоре Роага заставил меня пожалеть о моих маленьких уловках, поймав меня на противоречиях.

Информаторы Роаги знали свое дело и не жалели сил: очень скоро стало известно, что Иешуа собирается на Пасху быть в Иерусалиме.

— Тебе надо снова присоединиться к ним, — сказал Роага с нажимом, — чтобы в нужный момент склонить их к действиям в наших интересах.

Я был в растерянности и готов был уже выложить все как есть о Иешуа. Но вовремя понял, чем мне грозит такая откровенность. Роага и так уже был недоволен, что не смог предъявить мне ничего серьезного. Таким образом, одним неосмотрительным высказыванием я бы перечеркнул все свои старания сохранить репутацию, которые предпринимал в течение последнего месяца. И я был нем как рыба, заставив Роагу поверить, что я готов выполнить любое его поручение.