Завет внуку

Он любил захаживать к «пруду под ивами». Долго смотрел на его спокойные воды, разглядывая то карасей, весело справлявших свой свадебный обряд, то ворону, охотившуюся за малыми утенятами, то уток-молодух, плывущих за крошками хлеба, которые кидал им дворовый мальчик. Утки резвились и громко хохотали: «кхря-кхря-кхря!» Он в ответ им ловко подражал, и они вместе хором крякали и потешались. Смотри на их игры, он чувствовал себя веселым, как птица.

Потом, в тридцатых годах, когда мечты о свободной жизни в деревенском поместье «обители трудов и чистых нег» — получили у Пушкина особенно устойчивую форму, он с грустью вспоминал в своих «Отрывках из путешествия Онегина» об этом чудном уголке природы и его птичьем раздолье…

Много лет я держал дома чижей, синиц, голубей и канареек. Канареек растил, чтобы потом поместить их в светелку няни в качестве музейного экспоната. Моя канарейка Таня научилась петь под аккомпанемент фортепьяно и гитары. В ее песне ясно слышалось человеческое «люли, люли, люли…». Она любила мое доброе слово, постоянно обращенное к ней и утром, и днем, и вечером: «Пичужка моя!..»

В экспозиции музея Таня пробыла недолго, меньше недели: ее буквально замучили своими ласками посетители… Теперь в светелке осталась от Тани пустая клетка, сделанная мною по старинному образцу…

Когда в 1902 году замечательный русский скульптор Сергей Тимофеевич Коненков приезжал в Михайловское, он как-то по-особому слушал здешних птиц. Он долго смотрел на игру голубя турмана в небе, на купание белых голубей в пруду, а прослушав пение канарейки Тани, растрогался чуть не до слез и сказал: «Знаете, про что здешние птицы пели Пушкину? Они пели ему про «чувства добрые», про рай, дорогу в который он искал всю свою жизнь. Михайловское и было для него раем. Незадолго до смерти он хорошо это понял и стремился только сюда. Лучше Михайловского он на всем свете места не нашел. Теперь его тень постоянно на страже у входа в этот рай… Вот что такое Михайловское!..»

Птицы хорошо отличают доброго человека от злого.

Пушкин был добрый и доверчивый человек и не мог не любить птиц, и они не могли не быть доверчивы к нему.

Вероятно, и при Пушкине в Михайловском огороде стояло чучело, чтобы отпугивать воробьев. Стоит оно и теперь, в виде этакого молодого столичного прохиндея: шест, на шесте куртка и штаны в модных заплатах, на голове грива, на гриве шляпа, а в кармане куртки поселилась… синица, и торчат из этого кармана головки орущих пичуг… Экое диво!

На усадьбе Михайловского вечером горят фонари. А в фонаре сидит на своем гнезде мухоловка. Хоть ей и жарко, но вольготно: и тепло птенцам, и не страшно, что ворона схватит и разорит ее семейство.

В центре усадьбы, там, где летом бывает почти полмиллиона паломников, растут густые кусты шиповника, жасмина, сирени, дикого винограда. За ними хорошо ухаживают, и они всегда в своей полной красе. И неудивительно, что почти в каждом из них летом живут и гнездятся птицы.

Однажды я сделал большую глупость. Обнаружив гнездо дрозда в кусте жасмина, растущем неподалеку от домика няни, я решил показать его во время экскурсии. Я подвел экскурсию к жасмину и, как фокусник, раздвигая ветви его, сказал: «А теперь, дорогие друзья, посмотрите, что тут делается!» Все были в восторге. А к птице пришла беда. Ее гнездо стали показывать другие экскурсоводы. Иные стали пальцами трогать гнездышко… Одним словом, началась суета, и дрозд покинул свое гнездо.

А разве не удивительно, что дикие утки, много лет кряду выводящие утят в зарослях ганнибаловского Черного пруда, после того как птенцы вылупятся, уводят их по Еловой аллее к месту своего постоянного пребывания — на реку Сороть или озеро Кучане. Обычно это случается в день Пушкинского праздника поэзии, когда по аллее, как по Невскому проспекту, движется несметная толпа людей. Все спешат, ничего не замечают, гонятся за пролетающим экскурсоводом… И среди этой толпы — семья молодых утят, важно шествующих к реке. Иные люди замечают это чудо, но им кажется, что так здесь всегда, что, мол, это один из заповедных, постоянно действующих пушкинских экспонатов!

На околице Михайловского всегда немноголюдно. Она так велика, что и тысяча человек на ней малоприметна. Такое редко где увидишь, разве что во сне. Здесь всегда спокойно и ласково. В особенности в час, когда день подходит к концу и наступает вечер, когда засыпают воды, травы, деревья. Лишь на лугах таинственно перекликаются дергачи. В небе спешат большие снежно-белые, поразительной красоты птицы — это аисты.

Дом аиста на высокой, очень старой, еще ганнибаловской ели — единственной на околице. Аистов радостно встречают молодые аистята — они безмолвно размахивают крыльями, кружатся хороводом по гнезду…