Завет

— Это человек Джордана, — вмешалась Камилла. — Я пойду с тобой, Дженни.

— Не думаю, что это хорошая идея, — сказала Дженни.

— Почему? Считаешь, от меня никакого толку?

— Не в этом дело.

— В чем же тогда? Вряд ли Джордан отправил за нами только одного наемника. Я знаю своего сына лучше, чем кто-либо из вас.

— Камилла права. — Браво взглянул в глаза Дженни. — Мне нужно надежное прикрытие с тыла. Вы обе должны мне помочь. Договорились?

Дженни кивнула.

— Я пойду дальше, — продолжил он. — Судя по последнему оставленному отцом письму, идти нужно на северо-восток. Приблизительно в километре отсюда находится пещера с сокровищницей. Поторопитесь…

Албанец обладал хорошей памятью. Он помнил всех, с кем ему довелось драться, всех, кого он убил или искалечил. Таких было немало, хотя и «не то чтобы чертова прорва», как он сам любил говорить своим приятелям-рыцарям, будучи немного навеселе. Но ни разу до этого дня его не атаковала женщина. А эта к тому же взяла над ним верх! Он был в бешенстве, он жаждал ее крови. Он свернет ей голову еще до захода солнца, поклялся он сам себе.

Благодаря долгим годам тренировок он умел двигаться по лесу совершенно бесшумно. Он вдыхал острые, свежие запахи сосновой смолы, разлагающихся листьев, грибов, папоротника и душистого разнотравья и внимательно прислушивался к любому шуму, игнорируя лишь звук собственного дыхания и шум стучащей в висках крови. Он принюхивался, как принюхивается гончая, чтобы взять след живой добычи или подстреленной дичи. Гончей было все равно, что искать, но ему — нет. Ее запах до сих пор не выветрился из его ноздрей, он преследовал албанца, словно насмешка. Запах его поражения.

Он заметил ее первым. Всего лишь быстрое, почти неуловимое движение в подлеске, словно вспорхнула с ветки птица; но албанец находился с наветренной стороны и учуял ее запах, для него — отчетливый и резкий, как нашатырь. С ухмылкой он устремился в нужном направлении. Чем внезапнее будет атака, тем лучше. Он бежал низко пригнувшись, сжимал и разжимал кулаки, разминая пальцы на жилистых руках. Среди зелени снова мелькнула ее тень, и он забрал немного левее. Она заметила что-то или кого-то впереди, возможно, русского, который рвался вперед, и ее внимание было всецело обращено на преследование невидимого противника. Это давало албанцу преимущество. Он прибавил темп, собираясь воспользоваться благоприятным моментом для нападения. Еще мгновение, и он заставит ее за все заплатить, он повалит ее на землю и расправится с ней. Времени мало, нужно торопиться. Иначе вся слава достанется русскому. Нет, он должен присутствовать при этом, он увидит, как откроется сокровищница…

Он прыгнул вперед. Дженни услышала, начала оборачиваться, и в этот момент он ударил ее кулаком по почкам. Она распахнула глаза, ловя ртом воздух, не удержалась на ногах и покатилась по траве.

Албанец расхохотался. Его смех напоминал лай, лай цепкого, кровожадного, бездумно преданного хозяину охотничьего пса, которым он, собственно говоря, и был. Он повалился на Дженни, замахнулся, собираясь ударить по переносице, но она, отпрянув, мотнула головой и стукнула его лбом по подбородку. Голова албанца откинулась назад, клацнули зубы. Рот наполнился кровью: он нечаянно прикусил кончик языка.

Он потянулся к ней, но Дженни резким движением отбросила его руку, одновременно приподняв одно бедро. Она пыталась скинуть с себя противника, найти хоть какую-то точку опоры, но безрезультатно — албанец навалился на нее всем своим весом. Замахнувшись одной рукой, другой он сжал ее горло и надавил.

Раздался резкий звук — звук выстрела, и албанец увидел, как вытекает кровь из раны на его груди. Он не чувствовал боли, не чувствовал ничего, совершенно ничего, словно находился под действием анестетика. Он не ослабил своей хватки на горле стража. Ее лицо было залито кровью, так что кожа казалась почти черной, глаза судорожно вращались. Он услышал, как кто-то почти бесшумно подошел сзади. Немного подождал, чувствуя, как пульсирует сердце, как медленно входит воздух в поврежденные легкие. Боли по-прежнему не было. В самый последний момент он скрутился в талии и выбил свободной рукой оружие из рук Камиллы Мюльманн. Вот теперь накатила боль, мучительная, слепящая боль. Не обращая внимания, он вцепился в Камиллу, сбил ее с ног, ухмыляясь еще шире. Две пташки одним махом. Повезло. Он отпустил горло стража, сжал пальцы в кулак, замахнулся… Раздался тихий щелчок. Узкое лезвие сверкнуло на солнце. Камилла вонзила нож в его горло, и он забился на траве, как выброшенная на берег рыба.