Глава 8, в которой подвиг приводит к плачевным последствиям, и от скандала спасет плен.
— Фу, млять! Че это?! Ааааа!..
— Мля! Сука! Гадость какая! За что?!..
— Это че, млять, за шутки дебильные?! Рихтовщик — ты чертов ублюдок, я тебя ненавижу!.. — наперебой заголосили крестники и Белка, разбуженные вдруг рухнувшим на всех троих кровавым водопадом.
Но тут уж ничего не попишешь. Как говорится: лес рубят — щепки летят. А поскольку рубил я, вместо бревен, теплокровных тварей, то и выносило во все стороны из-под шипастого диска шпоры и дымящегося клинка резака кровавые «опилки».
Со всей шестеркой монстров под читерским разгоном рывка я управился буквально за пару секунд, потому хлынувшая из выпотрошенных туш тварей кровища с дерьмом и потрохами практически одновременно рухнула на землю, ровным слоем накрыв безмятежно похрапывающих компаньонов… Кстати, последним еще повезло, что никого не припечатало, до кучи, кусками разрубленных туш «птичек», угоди такие «сувениры» по спящему человеку, да еще твердой, как камень, ороговевшей шкурой, и, вместо возмущения, крикунам пришлось бы вопить от реальной боли, — но озвучивать это удачное стечение обстоятельств я не рискнул. Облитая кровавым дерьмом троица и без того зыркала на меня, как на врага народа, и намек на возможные увечья вряд ли приподнял бы им настроение.
Сам я, понятное дело, на последних мгновениях действия рывка благополучно выскочил из-под зловонного душа, и остался относительно чистым. Несколько случайных кровавых капель на моем камуфляже, на фоне чумазых страшилищ, в которых превратились остальные члены отряда, смотрелись сущим пустяком.
— Вообще-то, я только что спас ваши жизни, — попенял я друзьям, когда вал ругани в мой адрес начал ослабевать, и поднявшиеся с травы члены отряда стали брезгливо стряхивать с рукавов и штанин налипшие кровавые ошметки.
Думаете, хоть один из троицы сказал мне на это
— Да врагу не пожелаешь такое спасение! Фу, мерзость какая!..
— Сам-то, вон, начальник чистеньким остался! А нас… Ой, млять, я ща блевану!..
— Скотина! Какая же ты, Рихтовщик, редкостная скотина! Я тебе эту подставу, говнюк, во век не забуду!..
Перед глазами не вовремя загорелся победный лог, с ничтожной (на текущем уровне) прибавкой к опыту в 3112 единиц, и я сморгнул красные строки не читая.
— Я-то причем? Ты с охламонов этих спрашивай. Они на посту заснули, и налет горгулий на лагерь прошляпили, — от возмущения я вдруг вспомнил даже название местных «птичек», краем уха подслушанное когда-то давно в чужом разговоре, и для пущей убедительности ткнул пальцем в ближайшую отсеченную башку, со здоровенным раззявленным клювом, зубчатой режущей кромкой которого запросто можно было перепиливать бедренную кости, а впечатляющим шипом на конце пробить любой череп. — И, если б не моя развитая в Лабиринтах чуйка на смертельную угрозу…
—
И стоит признать: в теперешнем окровавленном виде разъяренная блондинка выглядела весьма устрашающе. Настолько, что, не испугавшись минутой ранее схватки с шестеркой горгулий, сейчас, под ее напором, я даже невольно попятился.
— …Ну конечно, зачем меня слушать! Кто я такая?! Ведь у Рихтовщика гребаная чуйка на смертельную угрозу имеется. И он, по любому, нас спасет!.. Ну давай, тогда, спасатель, обнимемся! И я даже расцелую тебя, говнюк, в знак благодарности!.. Да куда ж ты побежал-то, герой, млять?! Эй, ну-ка сюда иди!
— Белка, ты не в себе. Тебе нужно переодеться и успокоиться.
— Я сама решу, что мне нужно… Сюда, сказала, иди!
— Но ты ж понимаешь, что это случайно так вышло? Я ж, как лучше, хотел.
— Понимаю. Конечно, понимаю… Сюда иди!
— Да, Белка! У меня ж нет больше в рюкзаке запасной одежды!
— Сюда иди!..
Пока обиженная подруга гоняла меня по окрестностям лагеря, предоставленные сами себе крестники сбросили с себя испорченные вещи, почистили лица, руки и волосы смоченными водой кусками марли, и переоделись в запасные комплекты камуфляжа из своих рюкзаков. Плотная прорезиненная ткань которых, к счастью, не пропустила внутрь зловонный кровавый душ, и укрытые там вещи сохранились чистыми, как только что со склада.
Окончательно реабилитируясь за предыдущий свой косяк, в этот раз первыми очередных непрошенных гостей заметили как раз-таки закончившие переодеваться парни.
— Белка, начальник, хорош дурковать! — вдруг испуганно окликнул нас Жаба. — Кажется у нас снова проблемы.
И звонкая дробь заднего выхлопа от Скунса, сопроводившая призыв товарища, придала зловещего символизма словам Жабы.