Читаем Заветные поляны полностью

— Леночка, Елена, милая Лена. Думаю, ты понимаешь меня. Я прошел почти всю войну и остался жив… Надо вернуться. Я должен вернуться к жене, несмотря ни на что, потому что уходил от нее на фронт. Я хочу верить. Надеюсь. В такое время она просто могла сбиться… Она молода.

— Понимаю, Андрюша. Нельзя иначе, нельзя… Но если… — Елена не договорила, она сама испугалась того, что хотела сказать: ведь у нее никаких прав не было.

— Я должен. Ты прости, пожалуйста… За все, за все тебе спасибо. Вот адрес моей мамы. Если можешь, пиши.

Проводив его, она, одинокая, долго стояла на перроне, смотрела на фиолетовый осенний лес, в который умчался торопливый поезд. Над синими рельсами кружились последние оранжевые листья осин…

Со слезами на глазах Елена Ивановна смотрела на зятя, на этого обаятельного парня, ставшего родственником, и думала: когда-нибудь придется рассказать ему о своей судьбе. Рассказать, что всегда, всегда, в каждом дне жизни, во всех радостях, печалях и заботах был рядом с ней любимый человек. Как она тревожилась за него и ждала, потому что обещала, и не могла представить себя без ожидания. Как осмелилась на всякий случай сообщить его матери свой адрес, описать дорогу со всеми подробностями… и заверила, что по первому зову помчится встречать…

— Любите друг друга, дети, — тихо сказала Елена Ивановна. — Берегите друг друга.

<p><emphasis><strong>Мне хорошо с тобой…</strong></emphasis></p>

Шептались прибрежные кусты шиповника и смородины, шепталась возле самой воды сердитая осока. Потускнели вдруг яркие блики и река стала еще чернее, таинственнее. Легкая просвеченная тучка, словно крыло птицы, прикрыла луну. Сорвалась, чиркнула по небу маленькая звезда.

— Где ты? — приглушенно спросил Ваня.

Но эхо долго бежало над рекой. И снова наступила ласковая тишина. Светлана, затаив дыхание, сделала несколько шагов; под ногой хрустнул сучочек. Она испуганно подпрыгнула, но не вскрикнула. Осторожно, бесшумно продвигалась к воде, чтобы (если удастся незамеченной переплыть на другой берег), затаившись, снова позвать заплутавшего в мелком березняке Ивана. Пусть поволнуется милый, пусть дольше ищет ее!

Светлана сняла ситцевое платьице, сделала из него белый мячик и, взяв его в зубы, погрузилась в теплую шелковистую воду, на спине поплыла наискосок к другому берегу. Ей казалось: она плывет по ночному небу, наслаждаясь невесомостью. Как хорошо, думала она, там на земле есть человек, который ждет меня и любит. Как хорошо! Пусть всегда он будет на земле, а я иногда ненадолго буду улетать, чтобы самой скучно сделалось, чтобы побыть на расстоянии, побыть одной…

Побыть одной? Зачем? Целых четыре месяца не приезжала в деревню — все готовилась к экзаменам — и этого мало? Нет, нет! Нельзя расставаться. И в небо вместе. И везде вместе… «С любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь… И каждый раз навек прощайтесь… И каждый раз навек прощайтесь… И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите от них…» Она выхватила платье, взмахнула рукой и что есть силы закричала: «Ва-а-ня-яа-а!» Резко повернулась и шумно поплыла обратно. На берегу еще раз тревожно крикнула.

Иван не отзывался. Что с ним? Заблудился? Обиделся и ушел домой? Теперь она сама спрашивала: «Где ты?»

— Ищи ме-ня-я-яа! — отозвался наконец-то Иван. Но где он?

Эхо рождалось в неопределенном направлении. Голос будто бы раздавался одновременно со всех сторон. И тут она вспомнила: Ваня умеет, склонившись над водой и сложив руки рупором, «рассеивать» звуки. Ну, проказник!

Светлана бегала по запеску, неожиданно останавливаясь, чтобы прислушаться, но назойливый комар пищал над ухом и — она не могла определить, где же притаился Иван.

Луна снова выкатила из-за облака, яркая лунная дорожка легла вдоль реки. В этом свете, по этой лунной дорожке плыло что-то похожее на лодку, перевернутую вверх дном. Плыло и шевелилось. Значит, это что-то было живое. Теперь она уже и кричать не смела. Застыла на месте, боясь шелохнуться, привлечь к себе внимание.

— Не бойся. Это — я! — мирно сказал Иван и разворошил ветви, которыми маскировался. — Не убегай от меня. Напугалась? Будешь умнее. Я плот нашел и плыву к тебе.

Он просто все объяснил. Она тут же простила его. Еще подумала: какой находчивый!

Загорелый, стройный, он показался ей древним воином. Да, да. Он приплыл к ней на остров, обхитрив своих врагов и соперников. И вот сейчас она грациозно, даже божественно ступит на корабль… И лес голосами невиданных зверей разнесет по земле весть об этой долгожданной встрече.

Плотик, длинный плотик, сколоченный из трех бревен, с двумя ворохами веток вместо сидений, волновал воображение. Плотик на двоих. Вот так, только так все и должно быть сделано в мире — на двоих. Нет, Светлана сама с собой не соглашалась, неправильно это. А где же будут сидеть маленькие дети? Она рассмеялась, над собой рассмеялась. Радостный, звонкий получился смех. Ваня решил, что показался ей смешным, но продолжал воинственно серьезничать.

— Прошу! — пригласил он, шестом остановив плот у берега.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новинки «Современника»

Похожие книги

Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза