Заветный ключ

Пока мы дожидались врача, Валентин Иванович заметно успокоился после нападения. О «Новом ганзейском союзе» мы больше не говорили. Обсуждали предстоящую экспедицию в Приморск.

— Валентин Иванович! — рискнул спросить я. — Я правильно понял, что в священной роще пруссов вы рассчитываете найти медальон прусских вождей?

— Надеюсь. Александр, вы помните историю последнего вождя пруссов Отакара?

— Того, которому отрубили голову рыцари Тевтонского ордена? Помню.

— Его казнили именно в священной роще. За время войны с тевтонскими рыцарями пруссы несколько раз переносили священные места вглубь своей территории. Но что, если казнь Отакара произошла именно там, где священная роща была первоначально?

Я сделал вид, что раздумываю.

— Может быть.

— Если так — то у нас есть шанс найти медальон. Возможно, он лежит в земле, где-нибудь возле главного жертвенника.

Лежал. Именно там он и лежал, пока я его не выкопал.

Выходит, именно моё стремление отыскать медальон запустило всю цепочку событий. Зная будущее, я вполне мог оставить медальон в земле до тех пор, пока территория Приморска не станет открытой.

Моё желание прожить новую жизнь не так, как предыдущую, начало менять всё вокруг. И теперь я не знал, к чему это приведёт.

Пришёл невозмутимый доктор. Покосился на меня, но ничего не сказал. Измерил Валентину Ивановичу давление и пульс, сделал несколько записей в медицинской карте. Когда Валентин Иванович попросил о переводе в общую палату, врач удивился, но ответил:

— Хорошо.

— Выздоравливайте, Валентин Иванович, — сказал я, когда врач ушёл.

— Александр, не забудьте — вы обещали позвонить!

— Конечно, — кивнул я и вышел из палаты.

Захватив шляпу, я спустился вниз. Женька уже ждала меня у выхода.

— Пойдём пешком? — предложила она.

— А смысл? — удивился я. — Мы только к окончанию работы и доберёмся.

— Я скажу Николаю Лаврентьевичу, что попросила тебя мне помочь.

Не могу сказать, что я горел сильным желанием катать тяжёлую тачку с землёй. Прогулка с девушкой была куда приятнее.

— Пойдём, — улыбнулся я.

Мы прошли вдоль общежития и свернули во дворы вдоль тихой улицы. Здесь между зеленеющих тополей были натянуты верёвки, на которых сушилось бельё. Кое-где попадались песочницы с непременными грибками и скрипучие металлические качели.

— Саша, — спросила Женька, беря меня под руку. — Расскажи о себе.

Я насторожился. С чего бы вдруг Женьку заинтересовало моё прошлое?

— Ничего особенного, — неохотно ответил я. — Родителей я не помню, вырос в детском доме.

— Там было плохо? — сочувственно спросила Женька.

Я пожал плечами.

— Нет. Обычно. Много детей, несколько усталых воспитателей. Комната на двенадцать мальчишек. Летом нас вывозили в лагерь. Зимой мы учились в школе, как все.

— У тебя были друзья в детдоме?

— Наверное. Не помню. Скорее, приятели. Понимаешь, дружбой это назвать сложно. В детдоме привыкаешь быть сам за себя. У тебя нет тыла, нет ничего своего. Даже личных вещей минимум. И ты всегда на виду, скрыться некуда.

— А я в детстве любила играть одна, — сказала Женька. — Меня на всё лето отправляли к бабушке с дедушкой. Дедушка построил мне маленький домик в саду — совсем, как настоящий. Я там поселила своих кукол и играла с ними. В деревне не было девочек, только мальчишки. Иногда мне было одиноко. За весь день я разговаривала только с куклами.

Я попытался представить Женькино одиночество, и не смог.

— Потом я подросла и стала водиться с мальчишками. Вместе с ними бегала купаться на речку, лазила в чужие огороды за клубникой и крыжовником. Лечила им ссадины подорожником. Даже курила тайком вместе с ними, пока папа мне не всыпал. Они с мамой приехали на выходные, и папа учуял, что от меня пахнет табаком.

Женька поёжилась.

— Это был единственный раз, когда он меня наказал. Я так плакала! А папа потом сам меня успокаивал.

Я улыбнулся и покачал головой. А Женька прижалась ко мне плечом и остановилась.

— Прости, что я на тебя ругаюсь и называю по фамилии, — неожиданно сказала она. — Это оттого, что ты мне нравишься.

Я посмотрел на неё. Женька стояла ко мне лицом, плотно зажмурив глаза.

— Поцелуй меня, — попросила она.

Я наклонился и осторожно коснулся её губ своими. На несколько секунд мы оба замерли. Затем Женька отстранилась.

— Хватит, — сказала она. — Идём.

Некоторое время мы шли молча. Я думал о том, что иногда проще катать тяжёлые тачки с землёй, чем гулять с девушками.

— Прости меня, — сказала Женька. — Я не должна была тебе это говорить. И целоваться тоже. Это неправильно.

Я улыбнулся. Мягко, чтобы не зацепить Женьку своей улыбкой.

Через много лет отношения между людьми изменятся. В чём-то они станут легче и проще. В чём-то обесценятся.

Но здесь и сейчас в нас ещё хватает душевной чистоты и романтики. Пусть так и будет, как можно дольше.

— Ты замечательный друг, и мне с тобой очень хорошо, — сказал я и взял Женьку за руку. — Давай пойдём вдоль реки — там прохладнее.

Дурацкая неловкость между нами исчезла, так до конца и не появившись. И хорошо, чёрт возьми!