Заветы Ильича. «Сим победиши»

В беседе с Александром Беком Володичева относит этот эпизод к письму 23 декабря. Однако передача Сталину диктовки 23-го, как свидетельствуют приводившиеся выше документы, хотя и по недоразумению, произошла вполне «легально», с регистрацией в журнале исходящей почты.

Прочитав это место, Фотиева сразу заметила, что речь идет совсем «о другом. Володичева говорила про “завещание”, то есть (про) личные характеристики». Да и сама Мария Акимовна подтверждает это.

«Впоследствии, — говорит она, — я часто вспоминала об этом эпизоде и поняла, что напрасно показала ленинский документ Сталину. Хотя в нем еще не содержалось предложения сместить Сталина с поста генерального секретаря ЦК партии [диктовка 4 января 1923 года — ВЛ], но так или иначе его это письмо насторожило. Теперь он был предупрежден о том, что Ленин ему готовит к XII съезду партии серьезные предложения о ряде перемен в ЦК»¹.

Читателю, вероятно, трудно понять — в связи с данным эпизодом — мотивы поведения Фотиевой, Володичевой, искренне любивших Владимира Ильича и входивших в то время в круг наиболее близких к нему людей.

На этот вопрос Александра Бека Лидия Александровна ответила: «Вы не понимаете того времени. Не понимаете, какое значение имел Сталин… Вы должны понять: Сталин был для нас авторитет. Мы Сталина любили. Это большой человек… Он был генеральный секретарь. Кто же мог помочь, если не он. И шли к нему…

Двадцатый съезд был для нас душевной катастрофой. И теперь еще у меня борются два чувства: возмущение им и любовь к нему. Но сейчас [1967 год] опять изменяется отношение к Сталину. Изменяется к лучшему»^10231024.

Заметим, что вся эта история диктовки с «характеристиками» произошла несмотря на то, что именно на сей раз (24 декабря), закончив диктовку, Владимир Ильич специально подчеркнул ее конфиденциальность.

Накануне вечером, 23-го, Володичева не заполняла «Дневник дежурных секретарей». Поэтому 24-го она записала за два дня. Запись за 23-е приводилась выше. «На следующий день (24 XII) в промежутке от 6 до 8 Владимир Ильич опять вызывал. Предупредил о том, что диктованное вчера (23 XII) и сегодня (24 XII) является абсолютно секретным. Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он надиктует, хранить в особом месте под особой ответственностью и считать категорически секретным. Тогда же прибавил еще одно распоряжение»¹.

Суть данного распоряжения Володичева изложила в 1929 году: «Все статьи и документы, продиктованные В.И. Лениным за период времени с декабря 1922 г. (20-е число) до начала марта 1923 г., переписывались по желанию В.И. Ленина в пяти экземплярах, из которых один он просил оставлять для него, три экземпляра — Надежде Константиновне и один — в свой секретариат (строго секретно)… Черновики копий мною сжигались. На запечатанных конвертах, в которых хранились, по его желанию, копии документов, он просил отмечать, что вскрыть может лишь В.И. Ленин, а после его смерти Надежда Константиновна. Слова: “а после его смерти” на конвертах я не написала. Экземпляры для В.И. Ленина делались на папке, прикрепляясь к ней на шнурке для более удобного пользования»^10251026.

После приведенной выше записи 24 декабря в «Дневнике дежурных секретарей» оставлен чистый лист с карандашными пометками: «В. 26/ХП», «Л.Ф. 28/ХП» о диктовках Владимира Ильича Володичевой и Фотиевой. Но на самом деле диктовал он ежедневно — 25, 26, 27, 28, 29, 30 и даже в канун нового года — 31 декабря. Некоторые сюжеты, затронутые Лениным в первых диктовках «Письма к съезду» выливаются в самостоятельные, но связанные между собой темы — с 27-го о Госплане, затем о реорганизации Рабкрина, а с 30-го — «К вопросу о национальностях…»

Несоответствие между реальной работой Ленина и записями в «Дневнике дежурных секретарей» очевидно. Исследователи обращали на это внимание и прежде¹⁰²⁷. Но у Валентина Сахарова это послужило отправной точкой для пересмотра всей «традиционной» (уж сказал бы прямо — советской) историографии «Ленинского завещания».

Он утверждает, что «Дневник дежурных секретарей», опубликованный в 45 томе сочинений В.И. Ленина, не вызывает никаких сомнений лишь по 18 декабря, то есть до Пленума ЦК. А вот с 23 декабря, то есть с началом диктовки «Письма к съезду», мы имеем дело с документом, «не имеющим ничего общего с прежним “Дневником”», с «историческим фантомом», с фальшивкой, сфабрикованной позднее «под дневниковые» записи¹⁰²⁸.