Завидная биография

Она устраивала ребят, старалась казаться веселой, спокойной, а у самой все время щемило сердце: неужели не проскочит «Ломоносов»? А когда, наконец, поднялась на мостик, впереди, в темноте, далекие, как звезды, мерцали огни. «Ломоносов» подходил к рыбзаводу.

— Неужели прошли? — опросила Зоя.

— Прошли, — ответил старик. — Прошли, Зоя Павловна!

Шторм бушевал попрежнему, но под стеной пловучего города было тихо. Дмитрий Трофимович поставил пароход на причал и пошел на квартиру к директору.

— Водички бы мне маленько, — сказал он, поздоровавшись, — поиздержался в пути, боюсь, не дойду до дому.

— Да ты вчера с полным грузом шел! — удивился директор.

— Так то вчера было, — усмехнулся капитан и, ткнув пальцем в карту, висящую над столом, добавил: — я свою вот тут, у Мартышки, за борт сбросил…

— Так, — сказал директор, — понимаю. Хитер ты однако. Ну что ж, бери сколько нужно, потом рассчитаемся. А кстати, рыбак твой нашелся, которого ищут. К нам нынче парусная рыбница пришла с Богатого Култука, так он там, говорят, на весь флот прославился. Его по всему Каспию с фонарями шукают, а он спит, небось, и в ус не дует.

Саржан действительно спал. Подложив под голову сетки вместо подушки, он лежал на толстой кошме в тесной, как ящик, каюте на корме реюшки. Шторм бушевал над заливом, реюшка дергалась на якоре, но Саржан опал так крепко, что не слышал ветра, не замечал качки, а когда проснулся, ветер уже улегся и вместо шторма царил над морем полный штиль.

Штиль рыбаку хуже бури. Саржан лениво оглядел горизонт, достал из люка охапку сетей и, внимательно просматривая их, стал чинить изъяны.

Ругая погоду, он вспоминал вчерашний богатый улов и, посматривая изредка на небо, гадал, когда потянет ветер.

На других судах рыбаки еще спали, дядя Володя тоже спал, и, должно быть, оттого, что не с кем было поговорить, Саржан начал мечтать. Он мечтал, как приедет домой, как пройдет по селу, как встретит ребят… Вдруг он вскочил, растолкал бригадира и, когда тот поднялся, зевая спросонок, крикнул взволнованным голосом:

— Дядя Володя, какое сегодня число?

— Число? — переспросил бригадир и, еще раз зевнув, переспросил снова: — Число? — Он посчитал на пальцах, подумал, еще раз посчитал и сказал уверенно: — Двадцать восьмое нынче…

И тогда Саржан, который не боялся ни труда, ни зноя, ни бури, Саржан, который за всю путину ни разу не пожаловался, не вздохнул, вдруг сел на палубу, ухватился ладонями за голову и, качаясь, стал причитать:

— Ай-ай-ай, как же так, ай-ай-ай!

Дядя Володя встревожился не на шутку: уж не заболел ли? А Саржан все качался и повторял:

— Как же так, ай-ай-ай!

И вдруг высоко в небе мелькнул серебряным крылом самолет. Гулкий звон мотора прокатился над мертвой водой, и Саржан замолчал, подумав о том, что вот если бы случилось чудо, если бы этот самолет сел здесь…

А самолет, развернувшись над заливом, нацелился в середину колонны и, сбросив газ, пошел на посадку. Дальше Саржан не посмел мечтать…

Да и не успел он помечтать дальше, потому что все остальное произошло очень быстро.

Самолет хлопнулся на воду, пробежал метров сто и, включив мотор, подбежал к крайней реюшке. Тут мотор опять замолчал. А летчик, — Саржан это ясно слышал своими ушами, — громко, на все море, спросил:

— Кто у вас тут Амангельды Саржан?

— Я, я, я! — закричал Саржан и замахал руками так, словно рыбу загоняет в распор.

Четверть часа спустя Саржан уже мчался быстрее самого быстрого катера, и внизу, под ним, мелькали заливы и мели, соленые озера и песчаные острова.

Далеко-далеко отодвинулся горизонт. Море стало огромным, и на всем огромном море чернели суда, суденышки, заводы, корабли. Стая белых птиц — должно быть, гусей — пролетела куда-то между самолетом и землей, промелькнула река…

А потом самолет приземлился. Саржан вышел, вынес свой сундучок и растерялся: куда итти, что делать?

Но чудеса продолжались. Какой-то парень, молодой, совсем незнакомый, окликнул его, подхватил сундучок, усадил в легковую машину и повез сначала по красивой дороге, а потом по шумному городу.

А еще через полчаса Саржан уже беседовал с Аристарховым, и Аристархов отчитывал его, как строгий учитель.

— Во-первых, нужно адрес свой домой сообщать, это раз, во-вторых, самому нужно думать, что в школу пора, это два…

— Я думал, — сказал Саржан, — я крепко думал, только поздно.

— И я про то, что поздно. Пораньше бы спохватился, давно бы дома был и гонки этой из-за тебя не пришлось бы устраивать. Вот, — Иван Николаевич поднял толстую пачку телеграмм, — это все про тебя писано… Ну, ладно. Иди на склад — вон туда, получишь костюм, оденешься да ступай погуляй по городу. Да смотри, опять не потеряйся. Не заблудишься?

— Не заблужусь.

— А к двум часам чтобы быть здесь. Ясно?

— Ясно… — сказал Саржан и пошел на склад за костюмом.

В тот же день на рассвете, весело шлепая плицами, «Ломоносов» вошел в устье Волги. Он зашел ненадолго в Мумру, завернул в Оранжерейное, постоял в Икряном. И на каждой остановке сходили с трапа — где один, где двое, где трое — пассажиры.