Завидная биография

Никита размахнулся и ударил палкой по столбу. Столб загудел звонко, как колокол. Провода, сбросив сверкающие хлопья инея, заблестели на солнце.

Никита полной грудью вдохнул морозный воздух и помчался вперед по хрустящему насту.

Он пересек поле, перешел плотину и поднялся на взгорок, к светлому домику электростанции. Сняв лыжи, взошел на крылечко, позвонил.

Дверь открыл сам заведующий — Семен Сергеевич.

— Ты, Никита? — сказал он. — Здорово, заходи, раздевайся! У меня, брат, тепло, — и, пропустив Никиту вперед, пошел наверх, к щиту управления.

Внизу выводил свою монотонную песенку генератор. Черные стрелки, чуть вздрагивая, покачивались на приборах щита. Справа череп, пробитый красной молнией, строго предупреждал: «Не трогать! Смертельно!» А слева контрольные лампочки весело подмигивали зелеными огоньками, сигнализируя о благополучии.

Все тут было чисто, спокойно, уютно. Только где-то глубоко, под полом, глухо стонала и билась обреченная на вечную неволю река.

— Вот так и живем, — сказал Семен Сергеевич и, усевшись к столу, скрутил толстую папиросу. — Печей не топим и на мороз не жалуемся. Ну, а ты с каким горем пришел?

— Никакого горя, Семен Сергеевич. Про́вода нам метров тридцать да изоляции нужно. Зал оформить к сбору, к Ленинским дням.

— Это можно. Выручу. — Семен Сергеевич окинул взглядом щит и поднялся. — Пошли…

Они спустились вниз, в кладовую. Семен Сергеевич достал с полки охапку старых проводов.

— На́ вот, — сказал он. — Бери сколько нужно. Только сращивай хорошенько. Ну, да тебя-то учить нечего, не первый раз. А за лентой пойдем наверх, там она у меня.

— Ну, как дела, Никеша, достал? — спросила Лена, не успев поздороваться.

— А то не достану! — Никита вытащил из-за печки большой лист фанеры, поставил к столу.

— Свет тебе так удобно падает? — спросил он. — Ну, тогда все. Действуй.

Он достал из-под стола ящик с инструментами и тут же на столе разложил свое хозяйство.

Бабушка, с неизменным чулком в руках, смотрела, как умелые руки ребят быстро управляются с работой.

Часам к восьми все было готово. Никита укрепил патроны, ввинтил лампочки и, протянув через всю комнату провода, включил ток. Лампочки вспыхнули.

— Ничего, — сказала Лена и отступила на шаг полюбоваться своей работой.

— Здорово! — согласился Никита.

— Ой, хорошо! — подтвердила и бабушка. — Молодец ты, Леночка, руки у тебя золотые.

— Знаешь, Никешка, — Лена прищурила глаза. — А вот тут нужно немножко поправить. И хорошо бы еще дать красный свет. Хоть немножко, чуть-чуть.

— А чего же, это можно. Я мигом. В школе красные лампочки есть. — И, набросив полушубок, Никита выскочил за дверь.

Лена и бабушка постояли еще, посмотрели. Потом Лена тронула кое-где углем рамку, отступила на шаг, еще на шаг. Вдруг что-то стрельнуло у нее под ногой. Маленькая голубая молния мертвенным светом на мгновение осветила комнату, и все лампочки разом погасли.

Из всех окон хлынула в избу густая, холодная тьма. Сделалось вдруг тихо-тихо, и слышно стало, как в трубе сердито посвистывает ветер.

— Это что же теперь будет-то, доченька? — вполголоса спросила бабушка.

— Не знаю, бабушка. Это я что-то наделала, — так же тихо ответила Лена.

— А поправить-то можно? Или совсем теперь?

— Можно, я думаю. Только я не сумею, — вздохнув, сказала Лена.

— А Никита сумеет, чай? Или тоже не может? Теперь что же, Семена Сергеевича ждать?

— Не знаю, бабушка.

— Экое горе-то, доченька. И лампу-то я под пол убрала, внука послушала. И свечки-то нету. И спички не найду теперь, куда задевала… Чего делать-то будем, дочка?

— Надо Никешу ждать, — сказала Лена.

— Ждать-то ждать, да в темноте бы хуже чего не наделать. Ну-ка, стой, дочка, может, что сообразим.

Бабушка, шаркая ногами, ощупью прошла по избе, порылась в подпечке, загремела кочергой и, склонившись, усердно принялась раздувать едва тлевший уголек.

Красноватый свет чуть теплился, скудно освещая сморщенное бабушкино лицо. Казалось, вот-вот погаснет последняя неверная искорка. Но бабушка дула и дула, тяжело переводя дыхание.

Вдруг желтый трепетный язычок огня возник в темноте, и бабушка подняла горящую лучину.

— Ну вот, дочка, и свет… Я-то помню: с таким вот светом всю зиму жили, и пряжу пряли, и холсты ткали. Другого свету мы и не знали…

И, прикрывая ладонью горящую лучинку, бабушка подошла к окну.

Дымный, коптящий огонек вздрагивал в ее руке. Тревожно метались по избе быстрые тени, то расступаясь и прячась по углам, то набегая со всех сторон, точно стремясь погасить и этот жалкий огонек.

Лена тоже подошла к окну. Вдвоем посмотрели они в темное стекло и увидели отражение своих лиц, освещенных неровным желтым пламенем. Там, за лицами, за морозным узором, наполовину затянувшим окно, лежало беспредельное снежное поле, сверкающее тысячами холодных огоньков северной ночи, и черной тенью маячил высокий столб, бесполезно стоявший теперь возле дома.

— Держи-ка, дочка, — сказала бабушка и, передав Лене лучину, стала разжигать новую.

Так и застал их Никита. Он ворвался в избу, и следом за ним хлынула волна морозного воздуха. Никита остановился на пороге и вдруг звонко расхохотался.