Завидное чувство Веры Стениной

Вначале отправились в ресторан. Евгения шла рядом с Евгением — как будто они путешествовали вместе. У него был отличный рост и походка спортсмена. Старая дама пыталась было нагнать милую девушку, но отстала от быстроногой пары уже на первом повороте.

Взяли борщ, два салата и по куску пирога с изюмом, который, конечно, уступал кексу «Свердловскому», но повар сделал всё, что мог.

Евгений не спешил рассказывать о себе, но европейская часть Евгении знала, что молчать за столом — верх неприличия, поэтому начала беседу первой. Как будто бросила в пруд кусочек хлеба, на пробу рыбам — будут есть или нет?

— Та книга, которую вы читаете, то есть ты читаешь (по пути в ресторан Евгений предложил перейти на «ты» — возможно, чтобы не утяжелять речь окончаниями)… Я в прошлом году была от неё в восторге.

— Да, но ты не могла читать её в прошлом году, — заметил Евгений. — Это новинка, только что издана.

(Рыба клюнула, корм пошёл на ура.)

— Я на французском читала, — рассекретилась Евгения. Обычно она не сообщала о себе ничего, что способно вызвать хотя бы тень чужого недовольства. Мало кому нравится слышать, что другие люди знают иностранные языки и могут читать на них — причём не ресторанное меню, а романы! Таким образом люди с языками как будто бы напоминают людям без языков, что те так и не удосужились выучить английский и французский. А если люди с языками ещё и живут в Париже, и учатся в Сорбонне, тогда люди без языков могут почувствовать себя уже совершенно несчастными: потому что их собственные дети окончили монтажный техникум и спиваются на глазах или же сами они всю жизнь безуспешно мечтают жить в Париже… Вариантов множество и все как на подбор — один другого хуже.

Евгения тщательно следила за тем, чтобы ненароком не ранить кого-нибудь случайно сказанным словом — к этому её тоже приучила тётя Вера. Не хвастайся, по любому поводу говорила она, и Евгения добавила этот запрет в тот же список, где хранились «Не убий» и «Не укради». И вот теперь, в ресторане, стараясь не расплескать остывший борщ, Евгения вдруг поняла, что хочет похвастаться — возможно, этого требовал распускавшийся цветок, правильному обращению с которым ей лишь предстояло научиться. Она хотела рассказать новому знакомому всё-всё: что учится в одном из лучших университетов Европы, и что она там на хорошем счету и у неё уже сейчас есть несколько завидных предложений по работе, и что станет писательницей, и что порой подрабатывает моделью (цветок подсказывал, что на Евгения этот факт произведёт особенно сильное впечатление — девушка-модель всегда интереснее, чем девушка-студентка; впрочем, у Евгении было и то, и другое).

— Так хорошо знаешь язык? — спросил Евгений. Честно говоря, он не выглядел особо удивлённым, и Евгению это задело — чуть-чуть, как птичьим пёрышком, но всё же поэтому она сказала только:

— Неплохо вообще-то. Учусь в Сорбонне.

Помолчали. Евгений сосредоточенно ел борщ. У него были красивые руки с длинными пальцами, и Евгения задрожала, потому что цветок сообщил ей, что хочет ощутить эти пальцы на своих лепестках прямо здесь и сейчас. Это была настолько неприличная мысль, что от стыда будущая писательница пронесла ложку мимо рта, заляпав джинсы. Merde!

Евгений опрокинул солонку на жирное пятно:

— Моя бабушка всегда так делала.

— А вот моя бабушка говорила, что рассыпать соль — это к ссоре, — делано засмеялась Евгения, с надеждой, впрочем, глядя на курганчик белых кристаллов, выросший на её бедре.

— Так что ты хотела сказать про книгу? Понравилось?

— Ой, ну я не знаю, какой там русский перевод (Евгения вновь начала говорить не как обычная Евгения — а как неведомое ей доселе хвастливое существо), но по-французски это прекрасно. Очень глубокий роман, герои как будто из крови и плоти (от смущения Евгения обильно цитировала будущие рецензии на её собственную книгу), и автор поднимает такие важные темы! Читаешь и чувствуешь — для него это не просто игра. Он писал то, что пережил на самом деле.

— А по мне, всё это чушь собачья, — сказал Евгений, бесшумно уложив ложку в пустую тарелку. Во время еды с его стороны не поступило ни единого громкого звука — и Евгения была потрясена этим не меньше, чем странным поведением собственного тела, вырастившего какой-то диковинный цветок. Вспомнила, как шумно ел Ереваныч: делить с ним трапезу было каким-то адским мучением.