Завидный жених

– Да ты, черт возьми, должен был сказать мне, что не умеешь плавать! До того, как мы отплыли от берега. А потом, разве не я тебя спас? Позволь напомнить тебе, что при этом ты так колотил руками и ногами, что я получал весьма чувствительные удары, в частности по очень нежным частям тела.

– Не стану спорить, – признался Эндрю, – но ты их заслужил. Это происшествие стоило мне нескольких лет жизни.

– И ничего бы не случилось, если бы ты сразу сказал мне правду.

– Ну, мужчины, как правило, не кричат направо и налево о том, что они не умеют плавать, – возразил Эндрю, – а не случиться оно могло бы, если бы ты не требовал, чтобы мы пересекли реку, строго соблюдая античные правила. – Он прищурился. – И не пытайся сменить тему. Я знаю, что ты не поцеловал ее, потому что, как я уже говорил, я читаю тебя, как открытую книгу. Если бы ты это сделал, ты не выглядел бы таким разочарованным. И во-вторых, то, что ты этого хотел, тоже написано у тебя на лице.

Бакари фыркнул и кашлянул.

Филипп стиснул зубы. Как, черт возьми, неприятно, что Эндрю прав! Он ведь и правда хотел поцеловать ее. Даже очень хотел. Почему же он этого не сделал? В конце концов, это просто поцелуй. Но Филипп прекрасно знал почему. Какой-то инстинкт подсказал ему, что ничего «простого» в таком поцелуе не будет.

– А ты бы, конечно, поцеловал?

– Да, – твердо ответил Эндрю, не обращая внимания на его угрожающую интонацию. – Если бы женщина мне нравилась и представилась такая возможность, то, конечно, поцеловал бы.

– А то, что я вскоре – надеюсь – должен жениться на другой женщине, тебя не смущает?

– Ты ведь еще не женат, – пожал плечами Эндрю, – и не поцеловал ее ты не по этой причине.

– Знаешь, – сказал Филипп, прищурившись, – мне кажется, какое-то судно отправляется в Америку завтра утром.

На Эндрю это заявление не произвело никакого впечатления.

– Нравится девушка – надо целовать девушку, – неожиданно изрек Бакари. – Девушка, может, тоже хочет. – И низко поклонившись, исчез из прихожей, неслышно ступая по мраморному полу своими мягкими кожаными шлепанцами.

Девушка, может, тоже хочет! Черт возьми! Бакари обычно произносил около десяти слов в месяц. Значит, в сентябре он уже выполнил свою норму. Ну и отлично! Филипп не жаждал услышать что-нибудь еще.

Он повернулся к Эндрю:

– Попробуй только сказать что-нибудь.

– И не собираюсь, Бакари уже все сказал. И использовал при этом совсем немного слов. Редкий талант, ты не находишь?

– Тебе его явно не хватает.

– Как скажешь! Я отправляюсь спать. – Он пошел наверх, но на площадке обернулся и, дурачась, отдал Филиппу честь: – Желаю тебе сладких снов, мой милый.

Да уж, сладкие сны! Судя по тому, как напряжено тело и беспорядочны мысли, сна в ближайшем будущем ждать не приходится. Решив, что глоток бренди ему не помешает, Филипп зашел в свой кабинет и плеснул в бокал золотистого напитка. Он уже подносил его к губам, когда его взгляд упал на письменный стол. Рука застыла в воздухе. Филипп не верил своим глазам.

Один из журналов с записями лежал, раскрытый посередине стола, несколько других угрожающе громоздились на самом краю. Филипп был уверен, что не мог оставить их так – он слишком ими дорожил. Поставив бокал на буфет, он подошел поближе.

Журнал был открыт на странице, покрытой зарисовками иероглифов и чертежом гробницы, найденной под Александрией. Он внимательно осмотрел его, не нашел никаких повреждений и поставил обратно на полку.

Филипп задумчиво хмурил брови. Неужели кто-то из слуг рылся в его вещах? Должно быть, так, потому что ни Эндрю, ни Бакари ни за что бы не притронулись к журналам без его разрешения и обязательно вернули бы их на место.

Но зачем слугам понадобилось это делать? Вероятно, из любопытства. Это можно понять, но завтра утром придется разыскать виновника и разобраться в происшествии. Дело было не только в том, что он не любил, когда роются в его вещах. Дело в том, что для него эти журналы были бесценны, и он не хотел, чтобы они потерялись или были повреждены из-за чьего-то любопытства.

Филипп взял стопку остальных журналов, собираясь вернуть их на полку, но неожиданно заметил лежавший под ними листок бумаги, написанный торопливым незнакомым почерком. Он с удивлением поднял его и прочитал:

«Ты будешь страдать».

Филипп нахмурился и потрогал буквы пальцем. Чернила еще не высохли.

Записка была написана недавно, совсем недавно. Но кто написал ее? Кто-то из домашних? Или в особняк проник посторонний? Он быстро подошел к большому французскому окну и подергал за ручку. Окно оказалось закрытым. Каким образом можно попасть в дом? Странно, что ни Эндрю, ни Бакари, ни, очевидно, другие слуги никого не заметили. Он вспомнил, что Бакари не было внизу, когда он вернулся домой – тот занимался собакой, а входная дверь не была заперта. Филипп провел рукой по лицу. На сколько времени Бакари оставил ее без присмотра? Черт возьми, в дом мог зайти кто угодно. Если он уже не находился в нем...

Филипп еще раз прочитал записку: «Ты будешь страдать».

Что за дьявол ее написал? И зачем?