Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

Была красивая брянская осень: капли дождя стекали по стеклу автобуса, желтые листья дрожали на тротуаре, гурьба цыган тащила тележку с опрокинутой будкой таксофона. Везли, наверное, сдавать в металлолом. Я приехал на понедельничную планерку, поднялся в отделение, зашел в ординаторскую. Врачи уже сидели на своих местах. Я поспешно снял куртку, сел в углу. Во главе стола сидел начмед – коренастый человек с квадратной головой.

– Это у кого здесь, блядь, завелся французский препарат?

Я растерялся. С одной стороны, я чувствовал себя виноватым, с другой – я ведь делал то же самое, что и остальные наркологи, с той лишь разницей, что в моей терапевтической сказке, такой же банальной, скучной и шаблонной, присутствовало слово «французский». Но тут за меня заступился мой куратор:

– А что не так? Мы все кодируем. Молодой доктор для пущей убедительности назвал свой «препарат» французским, это положительно сказывается на суггестивной силе процедуры. Что с этим не так?

– Так я не против, – ответил начмед. – Просто мне вчера мэр позвонил с наездом, что, мол, у нас в больнице есть французский препарат и я об этом молчу, тогда как ему, оказывается, родственника надо срочно закодировать.

Это была победа побед. Я вознесся на вершину своего профессионального триумфа. Ну, так я чувствовал. Тогда я и не подозревал, что все мы – и я, и остальные мои коллеги – просто-напросто копошимся в псевдонаучном болоте и понятия не имеем о том, как на самом деле обстоят дела.

5 Страх и ненависть в районной наркологии

Мы выжили в равной степени как из ума, так и из тела. Занимаясь внутренним миром, наблюдая изо дня в день его опустошение, я спрашиваю, почему это произошло.

РОНАЛЬД ДЭВИД ЛЭЙНГ

1

Интернатура по наркологии научила меня проводить детоксикацию, назначать психофармакологические препараты, «кодировать», внушать страшные страхи о срыве, но благодарен я ей, безусловно, не за это. Дальнейшая моя практика показала, что умение внимательно, заботливо собирать анамнез, искусство слушать и слышать человека – самое ценное во врачебном деле.

Я помню дрожащую от страха девушку с худым бледным лицом. Шли последние дни моей интернатуры. Девушка была подавлена, ошеломлена, разбита самим фактом своего нахождения в больнице для алкоголиков. Она твердила, что больше не будет пить, и в то же время выражала опасение, что раньше тоже так говорила и какое-то время могла держаться, но потом снова срывалась. Она рассказывала, что живет в деревне, в холодном доме, с пьющим дедом и больной бабушкой. Она слишком тяжело перенесла процедуру «кодирования», была до смерти напугана, спрашивала, не умрет ли, и мы с медсестрой успокаивали ее, уверяли, что не умрет, что в жизни у нее все будет хорошо.

Потом в автобусе Брянск – Смоленск я вспоминал эти лица: помятые, побитые, искаженные непобедимой в своей иррациональности аддиктивной жизнью. Молодые парни, отцы семейств, спившиеся мамы, хромые дедушки, полоумные бабушки; таксисты, сантехники, пастухи, директора заводов, врачи, студенты, пожарные… И среди лиц, огрубевших, отечных, среди глаз, мутных, отстраненных, оцепенелых, я видел ее – эту худую испуганную девушку.

2

В Смоленской области я устроился районным наркологом. Это решение казалось резонным: поработать какое-то время в региональной медицине, немного привыкнуть к работе врача, а потом уже перебраться в большой город. Мне предложили также ставку терапевта. Я этого не хотел, так как успел забыть диагностику и лечение внутренних болезней, но главврач буквально упросил меня, объяснив, что врачей не хватает, что от меня не требуется высокого профессионализма, что ситуация кризисная, нужен хоть какой-нибудь врач, чтобы принимать больных. Мне выделили два кабинета в поликлинике: первый и тринадцатый. И двух медсестер: наркологическую и терапевтическую. И началась моя работа.

Первое, с чем я столкнулся как нарколог, – бесконечно сложная диспансерно-учетная математика. Это было кафкианское испытание, бессмысленное в своей сложности и сомнительное в своей полезности. Цифры не сходились. Сейчас лучше не спрашивать, какие именно цифры и почему они не сходились, – я не помню. Они не сходились. Могу лишь сказать, что в какой-то момент наловчился придумывать нужное количество лиц, состоящих на наркоучете с тем или иным диагнозом, которое было близко к ожиданиям проверяющего специалиста. Это был сухощавый роботоподобный человек с медленным безжизненным голосом, умеющий говорить все об ошибках и ничего обо всем остальном. Другие районные наркологи точно так же придумывали нужное количество подучетных лиц, и я склонен полагать, что наркологическая статистика в стране полностью или по большей части высосана из пальца.