Зависимость и ее человек: записки психиатра-нарколога

Часть мыслей, чувств, желаний зависимого как бы обособляется, отходит от нормальных человеческих переживаний и будто живет своей жизнью. Некоторые мои коллеги эту часть психики пациентов описывают как личность внутри личности и называют «аддиктивной псевдоличностью». Личность, внутри которой завелась такая «псевдоличность», слышит в себе и свой голос, и голос этой самой псевдоличности. Это создает большую путаницу. Позже, познакомившись с мотивационным интервьюированием Уильяма Миллера и Стивена Роллника, я узнал выражение «лес амбивалентности» – речь идет именно о нем. По сути, в какой-то период, когда минусы употребления становятся слишком очевидными, аддикт начинает думать о том, чтобы перейти в трезвость, но в такие его соображения вплетаются и другие, противоположные мысли. Они уводят его от решения перейти в трезвость, расшатывают его намерения, тащат назад, в употребление. Чем больше я беседовал с аддиктами, тем крепче становилась моя уверенность, что решение проблемы амбивалентности лежит в плоскости особой лингвистики. И я стал понимать одну крайне важную вещь: чем больше мы убеждаем зависимого перейти в трезвость, тем настойчивее звучат у него мысли об употреблении, тем сильнее он сопротивляется. Я стал понимать, в чем чудовищность ошибки всех несчастных жен, матерей, сестер и других созависимых родственников: прося зависимого перейти в трезвость, предлагая ему это или требуя этого от него, они как бы беседуют с его «зависимой псевдоличностью». Такая беседа обречена на провал. Принципиально важно устанавливать контакт со здоровой частью зависимого, общаться с человеком в нем, а не с синдромом.

Все это казалось мне невероятно интересным и в академическом смысле. Это была исследовательская область, выходящая за рамки привычной для меня медицины. Это была психолингвистика. Я как нарколог имел дело не с болезнью, а с чем-то, что имеет непосредственное отношение к тому, что мы привыкли называть словом «я». Аддикт амбивалентен в том месте, где у нас начинается так называемое «я». Он амбивалентен и в рецидиве, и в ремиссии, и по крайней мере у кого-то из аддиктов эта амбивалентность останется на всю жизнь. Трудно окончательно перейти в трезвость, когда часть твоего «я» придерживается противоположного мнения.

5

В стационаре тоже начались изменения. Наркологи старой школы порой делают странные вещи. Многие врачи уверены, что чем сильнее выражена ломка, тем больше надо внутривенных инфузий, чтобы «вывести этот яд». Если под ядом подразумевается героин, то положение дел как раз обратное: чем быстрее его выводить, тем сильнее ломка. Простая, казалось бы, вещь, но многие мои коллеги так и не поняли, что ломка проходит сама по себе, день за днем и вся терапия заключается в назначении некоторых снотворных, транквилизаторов и обезболивающих, а также в поддерживающих беседах. Мы с Евгением, а также несколько новых, ориентированных на современную науку врачей стали устранять эти архаичные перекосы и добавлять в лечебный план как можно больше психотерапии. Мы прекрасно понимали: ломка не так страшна. Страшно после нее с трезвой головой посмотреть на свою жизнь и выдержать натиск задач, которые она тебе предъявляет. В какой-то момент мы решили для пациентов, выписанных после стационарного лечения, проводить бесплатные терапевтические группы. Это логично. Сейчас, как мне известно, так делают в большинстве клиник: поддерживают пациентов после того, как они выписались. Без этого большинство аддиктов срываются. Неудивительно, что годовых ремиссий не больше 10–20 %. Аддикт без поддержки – как хромой без трости. Первое время, пока он приходит в себя, он нуждается в дополнительной опоре. Очень скоро нам стало понятно, что еженедельных встреч недостаточно. У некоторых аддиктов влечение к ПАВ настолько сильное, что они не могут с ним совладать. Таким зависимым нужна помощь другого характера. Изоляция, нахождение в свободной от триггеров среде, способствующей восстановлению их физического, психического и социального здоровья, так долго, как это необходимо для деактуализации тяги.

До этого я лишь вскользь слышал о реабилитационных центрах. И вот пришло время более подробно изучить их программы и особенности деятельности. Мне повезло: в стационар поступил героиновый пациент, внук дальневосточного чиновника. Я помню его хорошо: этот парень был умен, честен, порядочен, разбирался в наркотиках, в аддикции, был критичен к себе, имел опыт хорошей, осознанной, активной трезвости, но, как это обычно бывает, в какой-то момент сорвался. Именно он и рассказал мне о своем шестимесячном опыте прохождения реабилитационной программы, после которой был трезв два года. Я стал расспрашивать его, а параллельно и сам изучал доступную тогда информацию в интернете. К российским реабилитационным центрам было и остается много вопросов, но есть и надежда, что в некоторых центрах происходит что-то правильное и важное. Что именно – мне предстояло узнать.

7 Реабилитация