— Мы должны попробовать, — говорю я тихим голосом.
Он грустно смеется, но быстро затихает. Он вытирает рот и выдыхает.
— Спроси меня.
— О чём?
Его глаза поднимаются на меня и превращаются в холодную сталь.
— Спроси меня, почему я пью.
У меня в горле встает комок. Мы не говорим о наших зависимостях. Не прямолинейно. Мы хороним их выпивкой и сексом, а в тех случаях, когда чувствуем себя потерянными, возвращаемся к ностальгии по комиксам.
Страх лишает меня способности формулировать слова. Я думаю, что знаю ответ, но я так боюсь менять существующую у нас структуру. Моя постоянная. Мой Ло. Я эгоистично не хочу, чтобы это заканчивалось.
— Твою мать, Лили, — говорит он сквозь стиснутые зубы. — Просто, блядь, спроси меня!
— Почему?
Это слово пронзает меня насквозь.
Слеза вырывается, и он говорит: — Потому что я могу. Потому что, когда мне было одиннадцать лет и я попробовал свою первую каплю виски, я думал, что это приблизит меня к моему отцу. Потому что я чувствовал себя сильным, — он касается своей груди. — Потому что я никогда никого не бил. Я никогда не водил машину. Я никогда не терял гребаную работу и не терял друзей, которые имели значение. Потому что всякий раз, когда я пил, я не думал, что причиняю боль кому-то, кроме себя.
Он делает неглубокий вдох и проводит дрожащей рукой по волосам.
— Так было, до прошлой ночи. Или, может быть, до последних двух месяцев. Или вообще всегда. Я больше ничего не знаю.
Я сжимаю простыни в кулаках и пытаюсь не забыть вдохнуть.
— Я в порядке, — я съеживаюсь. — Со мной все будет в порядке, Ло. Ты не причинил мне вреда. Это была просто ошибка. Плохая ночь.
Он отталкивается от стены, где-то обретая уверенность, и опускается на край кровати. Все еще далеко от меня. Его глаза пронзают мои, когда он говорит: — Ты забываешь, что я знаю все трюки, Лил. Сколько раз ты повторяла себе эти слова, надеясь, что они сбудутся? Я делаю то же самое, чтобы оправдать каждую дерьмовую ночь, — он придвигается вперед, и я окаменеваю, замирая, как кусок дерева. Его пальцы касаются моей голой коленной чашечки, и его лицо выглядит так, как будто ему больно прикасаться ко мне. — Но я не хочу больше никаких плохих ночей с тобой.
— Это Роуз тебя на это подговорила?
— Нет, — он качает головой. Он мягко кладет руку мне на ногу, не выглядя таким измученным, и я испускаю еще один напряженный вздох. — Я должен был быть там. Я должен был остановить этого парня. Я должен был обнять тебя и сказать, что все будет хорошо, даже если бы это было не так. Это была моя работа, и ничья больше.
— Что же мы теперь будем делать? — я спрашиваю.
— Эй, посмотри на меня, — он касается моих рук и пытается разрушить мою пещеру. Я вздергиваю подбородок после того, как ему это удается. Он скрещивает мои руки и крепко сжимает мои локти, его грудь так близко к моей.
Его глаза снова начинают слезиться, и я внезапно прихожу в ужас от того, что он собирается сказать.
— Я алкоголик.
Он никогда не говорил этого вслух, никогда не признавался в этом таким образом.
— Мой отец алкоголик, — продолжает он, слезы текут по его щекам и падают мне на руки. — Я не могу просто взять и забыть об этом, как в какой-нибудь сказке. Это часть меня, — он вытирает мои слезы большим пальцем. — Я люблю тебя, но я хочу любить тебя настолько, чтобы
Я слышу только одно.
— Лили! — Ло встряхивает меня несколько раз, его голос безумный. Я ничего не могу понять, пока его губы не касаются моих. Он целует меня и говорит мне «дышать» снова и снова.
Я делаю большой глоток воздуха, и у меня кружится голова, как будто я тонула под водой.
— Дыши, — воркует он. Он кладет руку мне на диафрагму, и я каким-то образом оказываюсь у него на коленях.
Я хватаюсь за его футболку, молча задаваясь вопросом, могу ли я заставить его остаться. Нет, это неправильно. Я знаю, что это неправильно. Я с трудом сглатываю.
— Поговори со мной, Лил. О чем ты думаешь?
— Когда ты уезжаешь?
Он качает головой.
— Я не уезжаю.
У меня наворачиваются слезы.
— Что? Я-я...
Это нелогично. Он только что сказал…
— Я собираюсь пройти детоксикацию здесь.
Я все равно ловлю себя на том, что качаю головой.