Зависимые

— Ты знаешь, я всё-таки никогда не верила, что ты алкоголик. Мне казалось, что ты ранимый, слабый, что я могу помочь тебе. Что я могу что-то сделать, что от меня что-то зависит. А там поняла, поверила, что ты и правда алкоголик. И что я тоже такая, как и ты.

Этот бред Игорь не мог понять.

Уход Лизы был такой — она осталась с Владиком, а он начал подыскивать себе, куда приткнуться. Остановился на дворницкой — комната, туалет, раковина, отдельный вход с торца кирпичной девятиэтажки. Только душа нет, сыровато и пыльно. Бывшая мастерская художника — отца приятеля по бывшей работе. Три тысячи в месяц.

Переехал. Лизка сама предложила заплатить и заплатила вперёд за четыре месяца. И Игорь переехал. Хотя всё равно не верилось, что это навсегда. Наверное, ей просто перерыв нужен.

А может, и правильно, что она его выгнала — нужно начинать жизнь, нужно собраться. Работать. И Игорь начал собираться. По вечерам, лёжа и глядя в слабо различимый потолок, молился молитвой Анонимных алкоголиков, чтобы Бог дал ему сил, мудрости и прочего необходимого для жизни. В один вечер на него напали блохи. Запястья и щиколотки зудели как от крапивы. Он включил свет, расстелил на середине комнаты лист ватмана, оставшийся от художника, и стоя на нём голый, ловил и пытался давить. Игорь напугался, что это вши, но затем подумал, что вши не умеют скакать. А эти скакали.

Хотелось позвонить Лизке. Игорёк сел на ватман и заплакал. Потом собрался с силами и сходил в круглосуточный магазин, купил «Дихлофос». Вытащил на помойку старый диван, расстелил на полу одеяло, лёг. Блохи ушли.

В другой день рано утром, он услышал голоса. Медленные, с перерывами.

— Он самый добрый из них всех был.

— Кто?

— Ван Гог.

— А-а.

Голоса помолчали. Тягостно, терпеливо. Прошло несколько минут.

Они раздавались из-за стены, выходившей во двор. Там, рядом с его дверью, была ещё одна, откуда дворники выгребали мусор из мусоропровода.

— Ты не читал его письма к брату Тео?

— К брату?

— А вот зря. Почитай.

Игорь взял банку консервированной фасоли, хлеб, пакет сока и вышел на улицу. Так и есть, мужики сидели, укрывшись от ветра и улицы у двери мусоропровода. Было зябко. Он отдал им еду и вернулся досыпать.

На следующей неделе, в ясный апрельский вечер, к нему постучались те, кого он подкормил.

— Братан, книги возьми. Там выбросили, я посмотрел, хорошая литература, не говно.

Денег почти не было, но книжек хотелось. Игорь достал полторы сотни.

Бомжи обернулись быстро, за полчаса. Игорь опять вышел к ним, закурил, опустился на корточки и повернул к себе две связки корешками, наклонил голову, читая названия. Потом поднял глаза на мужиков. Один из них, прямо перед ним, стоял в расстёгнутой куртке, за ремень штанов была воткнута едва початая бутылка водки. Бомж переступал с ноги на ногу, и голова бутылки покачивалась вправо и влево. Игорь быстро протянул руку, вытащил её из штанов и, свернув пробку, одолел сразу половину.

Утром пришла Лизка и плакала. Села на пол, на расстеленное одеяло, и доставала из пакетика одну за другой бумажные салфетки, сморкаясь и утирая глаза. А днём он снова был на группе, откуда пошёл домой.

— Я кулич испекла. Вот никогда же не пекла, а тут… Владик помогал, такой молодец вообще… — суетилась Лизка. — Пойдём завтра освятим вместе? А?

И Игорёша пошёл с ними назавтра освящать кулич. Потом они посидели во дворе церкви на лавочке, глядя, как мимо них проходит народ, женщины останавливаются, накидывают платки. Лизка выглядела помолодевшей, окидывала взглядом проходящих, внимательно наблюдала за детьми, часто поправляла на коленях пакет с куличом, убирала под платок выбившиеся волосы и сжимала Игорёшину руку.