Зависть

Элизабет смогла сдержать отвращение, которое вызвали у неё эти лицемерные слова, и широко улыбнулась Пенелопе. Вчера после того, как поезд наконец-то отправился, после стольких приветствий и прощаний, а также от того, что нанятая горничная затянула её в корсет и нарумянила щеки, чтобы когда-то знаменитая алебастровая кожа Элизабет не казалось столь бледной, девушка почувствовала себя очень усталой. Этого следовало ожидать, и в любом случае Элизабет не слишком противилась, потому что каждый раз, закрывая глаза, на какое-то время возвращалась к Уиллу. Но этим утром она чувствовала себя лучше, чем предполагала, и во многом этому поспособствовали довольные вздохи, которые во сне издавала Диана. Элизабет была рада тому, что помогла младшей сестре принять участие в путешествии, и это знание немного спасало её от ощущения собственной слабости.

— Какая же ты милая и добрая хозяйка, Пенни, — ответила Элизабет, крепче обнимая бывшую подругу.

Она уже давно знала Пенелопу и прекрасно понимала, как та относится к своему уменьшительному имени.

Вместе они смотрелись весьма мило, что, возможно, являлось одной из первостепенных причин, почему бывшая мисс Хейз изначально предложила ей свою дружбу. Их лебединые шеи подчеркивали высокие воротники — из затейливого мерцающего кружева у Пенелопы и из изысканного голубого хлопка у Элизабет — а тонкие талии заметно выделял искусный крой платьев. Внешность каждой из девушек выгодно оттеняла красоту другой. Элизабет сегодня потратила немного больше времени, чем обычно, на прическу, и теперь над её лбом возвышалось облако белокурых волос. Она оглянулась и увидела, как сестра неодобрительно вздыхает. Тут же Элизабет попыталась в полной мере применить свои навыки светского общения — то, что от них осталось — на остальных собравшихся в столовой, где уже были накрыты столы с завтраком на серебряных подносах.

— Ты так сильно похудела с прошлой осени! Нам нужно поскорее накормить тебя, — продолжила Пенелопа, когда они вошли в столовую.

Элизабет отметила жестокость этих слов, но предпочла не заострять на них внимание, когда они присоединились к остальным гостям, уже собравшимся прямо у входа в зал.

Длинный стол располагался под готическим потолком из орехового дерева, с резьбой и гравировкой, и рядом высоких арочных окон, пропускавших утренний свет. Пенелопа подвела Элизабет к Тедди Каттингу, который сопроводил её к столу. Элизабет обрадовалась, увидев его имя в газете рядом со своим, когда читала колонку об отъезде сливок общества из города, и сейчас тоже почувствовала некое облегчение от его присутствия. Тедди не интриговал, как все остальные. Он отодвинул для неё стул, и Элизабет попыталась скрыть головокружение, возникшее сразу же, как только она села. Брат Пенелопы, Грейсон, одетый в пиджак цвета голубиного крыла, взял под руку Диану, а Генри — Лину, и все они направились к столу. Джентльмены отодвинули стулья, а затем сели так, что ни одна леди не оказалась рядом с представительницей того же пола.

Элизабет улыбнулась — слабо, но с былым изяществом — когда Тедди взял с её серебряной тарелки салфетку, встряхнул и постелил ей на колени.

— Благодарю вас, мистер Каттинг, — произнесла она. — Но вы же знаете, я не инвалид.

Тедди взглянул на неё с молчаливой вежливой озабоченностью. На его светлых волосах было меньше помады, чем обычно, хотя они лежали на привычный косой пробор. Тедди и Элизабет не виделись с прошлого сентября — тогда он в последний раз наносил визит её семье, в те времена, когда к Холландам ещё кто-то наведывался.

— Я знаю, — спустя секунду ответил он. — Просто вы выглядите такой хрупкой после всех этих… перипетий, и вызываете желание защитить вас. — Он замолчал и глотнул воды. — А я всегда испытывал это желание.

Элизабет почувствовала, что её щеки зарумянились и от его откровенного тона, и от знакомых слов. Но Тедди был старым другом и настоящим джентльменом, поэтому Элизабет предположила, что для него говорить с ней таким образом естественно, да и слово «всегда» особого значения не имело. Казалось, больше никто не заметил этого. Тедди поднял поднос с булочками и протянул его Элизабет. Поезд с грохотом двигался по сельской местности. Генри, сидевший во главе стола справа от неё, с отсутствующим видом смотрел в свой стакан с соком, а его жена громко разглагольствовала о загородных домах в Ньюпорте, любимых архитекторах и прочем, что мало кто мог себе позволить.

— Я нахожу его работы чрезвычайно самовозвеличивающими, — с видимым воодушевлением заметил Лиланд. Он по-прежнему демонстрировал полную уверенность всем телом, в точности как в детстве. И это была лишь одна из черт, отличавшая его от остальных. — Хотя мне нравятся исламские мотивы, которые он время от времени использует. Мусульманская архитектура меня весьма захватывает — все эти минареты и михрабы, арки и черепица, затейливая каллиграфия… Знаете ли вы, что мусульмане используют каллиграфию в украшении зданий, потому что рисунки по канону запрещены? Ах да…