– Украдут нашу Полю, да, Светочка? Такая она будет красивая. А мы ее не отдадим…
Девочка стояла в мятой ночной рубашке с серебряной короной-обручем на голове. Рот до ушей, вылитая мать. Только переднего зуба не было.
– А зубик мышка украла у моей девочки? Ну-ка, растет новый? Растет. Кривенько пока. Ну, ничего, «вылавняется жубик», – передразнила дочку Галя. – Ой, девчонки, как же я соскучилась…
– Галя…
Она перехватила Полин взгляд:
– А, так я не одна. Привезла кое-что в животике, девочку или мальчика, завтра сходим, посмотрим. Но ты не волнуйся, я не тут рожать буду. Вот день рождения отпразднуем, попрощаемся с вами и полетим домой, в Сиэтл. Там теперь наш дом. Беленький, чистенький, как свежее молоко. Мы там как захотим стены разрисуем. Хоть петушками, хоть рушничками, хоть чернобрывцами, хоть гвоздичками, хоть ромашками.
Глядя на такое счастье (Галка светилась), Поля думала: «Какое горе, что она приехала. А как же я?..» Та, конечно, увидела, что Поля расстроена. Стоит чужая, грустная, обиженная. Подошла к ней:
– Прости, прости, Полинка, я виновата. Бросила вас тут, думала за месяц обернусь, а оно видишь как. Ты не представляешь, как я рада вас видеть. Мы тебя никогда не забудем. Я тебя не брошу.
Пыталась погасить ужас в глазах подруги, но не вышло. Та, кажется, еще больше напряглась, непривычно холодно сказала:
– Нам нужно поговорить.
Такой ее Галя еще не видела. Стальную, неприступную, надменную.
Оставив Свету с подарками, женщины закрылись на кухне, чтобы побеседовать наедине. Галя отказывалась даже присесть, чтобы обеспечить себе преимущество в споре. Она не хотела обижать Полю, но если уж вопрос ставился ребром – с кем останется ее дочь, то тут все средства хороши, не до церемоний.
– Как ты себе это представляешь? Живая и здоровая мать может оставить ребенка на руках у подруги навсегда и жить себе припеваючи с чужим дядей? Да не было дня, минуточки не было, чтобы я о ней не думала. Все же ради нее.
– Здесь ей будет не хуже. Образование в Америке так себе, это тебе всякий скажет. А тут она пойдет в хорошую школу. Вырастет, если захочет, приедет к тебе, – Полина говорила уверенно, готовилась к разговору, знала, что он неизбежен.
– При чем тут образование? Я хочу, чтобы мои дети были счастливы, чтобы они жили в своем доме. Вот я выросла в своем доме. И я не могу жить в этих квартирках.
– Не ошибись, Галя. Не все то золото, что блестит, – Полина чувствовала на своей стороне моральное превосходство. Она детей не бросала. И Светочка – живой человек, с нею так нельзя: привезла – увезла.
– А я и тебя хочу забрать. Там психолог вот так нужен! Поживешь у нас, устроишься. Подучишься, если надо. Квартиру эту сдашь, хватит тебе на первое время. Познакомим тебя с местными русскими, у них же у всех дети, будешь заниматься, помогать. Может, садик откроем или детский дом творчества. Ну? – торопилась Галка уговорить, переманить подругу на свою сторону.
– Фантазерка ты.
Поля жестикулировала, кажется, ей хотелось ударить Галку, и только живот сдерживал.
– Спасибо за «Гх-алочку». И за Свету спасибо. Хорошие манеры, конечно, очень важны. Молодец. Но знаешь, Поля, ты жизни боишься. А жизнь-то не упакована в целлофановые пакеты, не разложена по полкам, как в супермаркете. Честно говоря, жизнь – это говно, самое настоящее, пахучее, навоз, перегной, помойка.
– Так что же ты Светочку из родной почвы хочешь выдрать и пересадить в другую?! – увещевала Полина.
«А она стала другой – сильной», – оценила Полину ярость Галя.
– Потому что там к говну относятся с уважением, понимают, что все самое лучшее уходит корнями в жирную грязную землю. А тут если цветок вырастет необычный, его обязательно выкорчуют с корнями, чтобы вся клумба была ровная, как у Мавзолея Ленина, цветок к цветку.
Галка присела, поняв, что разговор будет долгим. Не рожать же ей посреди кухни?