Ведьмы, с другой стороны, приносят людям всевозможные напасти оттого, что они жаждут человеческой плоти, и это желание для нормальных амба непостижимо. Уинтер предлагает следующую аналогию: колдун, убивший своего родственника, соответствует обычному убийце в нашем обществе, в то время как ведьма соответствует патологическому убийце – маньяку, мотивы поведения которого для нас недоступны. Эта аналогия нам кажется неправильной, поскольку все исследования африканского колдовства показывают, что завистливый человек (колдун) действительно желал бы принести вред жертве, которой он завидует, но при этом обычно он не ожидает получить то, чему он завидует, – вне зависимости от того, вещь это или физическое качество другого. Мы можем приводить примеры до бесконечности, ибо любая культура видит вознаграждение завистника либо в удовольствии лишить чего-то человека, которому он завидует, либо в том, чтобы «наказать» этого человека за то, что он владеет неким преимуществом, при условии, что это преимущество нельзя разрушить (например, если это слава, заслуженная героическими деяниями). Однако амба и Уинтер, их толкователь, могут быть совершенно правы, полагая, что человек становится колдуном, только если его зависть вызвана чем-то конкретным. При определенных обстоятельствах человек может прибегнуть к магии только один раз в жизни. Он не является постоянной и всеобщей опасностью, в отличие от ведьмы, чей каннибализм представляет угрозу для каждого. От ведьмы не может защититься никто. «По крайней мере теоретически человек может защититься от колдуна (завистливого человека), последовательно избегая возможностей вызвать недовольство или ревность других» – или, как сказали бы мы, избегая зависти[55]
.Исследуя колдунов Северного Сукумаленда (Танганьика, Восточная Африка), Р. Э. С. Тэннер имел возможность наблюдать специфическую динамику зависти в колдовстве[56]
. Сукума считают «черную магию» намеренным, сознательным преступлением. Колдун ни в коем случае не рассматривается как злодей, который произвольно наносит удары человечеству; скорее им владеют жадность и зависть. Он надеется на материальный выигрыш от своего колдовства. И опять то, что колдуна подозревают в том, что он человек, чью зависть невозможно умиротворить, явствует из того, что община часто вынуждает его покинуть ее, прибегая к остракизму. Иногда тревога в связи с тем, что может совершить из зависти такой человек, может даже приводить к суду Линча. Похожие случаи наблюдались в других культурах, например в Центральной Америке, где заподозренных в зависти-магии или осужденных за нее изгоняют.В языке сукума слово «магия»,
Итак, в каждом обществе следует считаться по крайней мере с двумя возможными тенденциями и проявлениями зависти: малоимущий или не очень богатый человек может быть охвачен завистью к родственникам или соседям и заняться деструктивной магией и поджогами. Жертва и другие более или менее заинтересованные лица могут объяснять это завистью. По мере того как подозрения растут, каждый член сообщества – и богатые, и просто благополучные – начинает бояться неизлечимо завистливого человека. В конце концов его могут изгнать. Опасность для группы лежит в деструктивной ненависти индивида-колдуна.
Ситуация может быть обратной, и в этом случае социальное напряжение происходит из зависти, которую несколько человек чувствуют к одному человеку, который может быть богаче, популярнее и успешнее, чем они. Поэтому большинство распространяет слух о том, что этот счастливчик обязан своим успехом незаконному колдовству. Тэннер упоминает о широкоизвестном в Сукумаленде случае: одного вождя заподозрили в том, что он использует для работы на полях духов мертвых соплеменников, потому что тех живых людей, кто там работал, было недостаточно для объяснения таких высоких урожаев. Тэннер справедливо описывает это как проявление зависти к успеху или умению, а не как выражение оккультных верований.