Завод

— Лен, нафиг мне не упиралась такая служба. Товарищи из органов хотели, чтоб я в службу безопасности к кемеровским бандюкам устроился работать и стучал в контору. Я похож на идиота?

— Бываешь иногда если честно. Но раз отказался, значит просто прикидываешься. Ты у меня молодец, Фролов! Только непонятно, почему именно к тебе обратились с такой странной просьбой.

— Это у них называется «вербовка». Не удивлюсь, если я не первый такой завербованный. И не последний. Ходят к тем, кто, по их мнению, готов к сотрудничеству или кого можно шантажировать, запугивать. Там почему-то считают, что кто-то предпочтет сунуться к медведю в берлогу, лишь бы его в угол не поставили. Странные люди.

Разговор разговаривался, а руки супругов привычно ополаскивали пацанов, насухо вытирали их полотенцами, переодевали в пижамки. Выглядело это так, словно у родительских рук был свой отдельный центр управления или собственное понимание целей и задач. В семье Фроловых большое внимание уделялось семейным традициям, и синхронное купание близнецов было одной из таких традиций. Благо малыши были пока не очень большими, ванны на двоих хватало. Тем более, что саму ванную комнату Фролов построил значительно больше, чем она бывает в многоквартирных домах. Хозяин барин — эта пословица абсолютно точно описывала быт семьи Фроловых. В своём доме они практически барствовали после той двушки-хрущевки, в которой жили раньше.

В это самое время где-то не очень далеко, а точнее в заводоуправлении начальник службы безопасности по странному стечению обстоятельств разговаривал со своим замом как раз о Фролове. Поскольку было уже поздно, беседа протекала под коньяк и скромную закуску в виде порезанного лимона и сыра. Самое странное, что вел себя заместитель так, словно по статусу он был как минимум равен своему шефу.

— А с чего вы, Юрий Николаевич, считаете, что этот ваш кадр будет нам полезен?

— Не будет. Уже отказался. Кстати, может и хорошо, что отказался. А то бы я его подозревать начал.

— Вот тут непонятно. Сначала позвали к себе, а теперь говорите, хорошо, что отказался. Объясните, что имели в виду.

— Легко, Владимир. У человека явно аналитический склад ума, он умеет просчитывать наперед свои и чужие действия. При этом смел, решителен. С оружием обращается вообще так, словно ничем другим в жизни не занимался. Сокомандники рассказывали, у него чуйка на пулю. В смысле, заранее знает, куда его выстрел попадет.

— Спецслужбы? Думаете, его к нам подвели?

— Именно так бы я и подумал, если бы он согласился. В той должности, какую он сейчас занимает, много не накопаешь. Однозначно, ему бы тогда прямая дорога к нам. А он отказался категорически.

— Ну и чего вы тогда переживаете? Не подставной, и чудно. Пусть работает на своём месте.

— Жалко, ценный ресурс пропадает. Умный же, дурак такой. Я не говорил, это его подсказки были, что надо периметр безопасности создавать вокруг Зубова. Кстати, не находите, что для железнодорожника нетипичные слова?

— Но, по-моему, ничего невероятного фраерок ваш не высказал. Всё на поверхности, разве нет?

— Когда умные вещи произнесены вслух, ни у кого не возникает сомнения в их очевидности. Вот только почему до этого никто не произносил то же самое? В ту сторону голова работает у службы охраны первых лиц, у руководителей охранных структур, и то не у всех. Вот мы с вами, честно признаться, профаны в этом, пока только учимся. Розыскные действия, экономическая разведка, тёрки с братвой — тут мы герои. А вот противодействие возможным киллерам… пока только и можем, что мясом прикрывать. Скажешь, нет?

— Умеешь ты, Юра, гадости говорить. Как был мент поганый, так им и остался, прошу прощения за каламбур. И ведь прав ты. Вот только я не понял, этот ваш Фролов каким боком в теме?

— То-то и дело, что никаким. Напрягает. Сука, носит ствол спокойно, хулиганов валит направо и налево, с цыганами схлестнулся в одиночку.

— А точно в одиночку?

— Точно. И что примечательно, потом сразу к нам побежал под крышу.

— А почему ты его дураком назвал? — Собеседники уже окончательно перешли в разговоре на «ты», не то под действием коньяка, не то ради снижения градуса официальности в беседе.

— Одиночка, сука. Свободный как ветер в степи. Ни под кем ходить не хочет. На Чермете такие не выживают.

— Как это «ни под кем не ходит»? У него куча начальников, да хоть бы и мы. По сути, он под нами.

— Это ты так видишь. А у него в голове совсем другой расклад. Рабочий день закончился, и плевать он на нас хотел. А если сильно достанем, заявление на стол, и окончательно свободен. Свобода внутри.

— Типа, один на льдине? Видел я таких на зоне.

— Вот-вот! И понятий не нарушает, и как бы не против уклада, а сам по себе. У нас тут не зона, но и социализм уже отменили. Ни тебе профкома, ни тебе парткома. Так что, нет у Фролова перспектив на Чермете.

— Ценный кадр, пропадает. Жалеешь.

— Ну, как бы да.