Завод «Свобода»

А ещё был футбол. Когда парни позвали играть, АШ пошёл: мяч погонять любил всегда. В футболе проявлялись обычно скрытые, стёртые качества АШ: его лукавство, острое чувство ситуации, любовь к парадоксам, его лёгкость и прозрачность; а глаза его на футболе из серых становились стальными (хоть, может быть, кому-то и покажется, что серый и стальной одно и то же). Может быть, не хватало ему экспрессии, силы, напора, амбиции, но движения АШ бывали всегда скупы и отточены, он безошибочно чувствовал намерения друзей и врагов, его футбол напоминал шахматный блиц, и, конечно, с АШ победила бы «Свобода» и Путиловский завод, но побеждать его пришлось «Свободе» без АШ. На одной из последних тренировок АШ уронили, или он упал, в общем, парни чересчур увлеклись игрой, и вот уже АШ, хватаясь за ногу, лежал на песке и сосновых иголках и корчил жуткие рожи.

Лечение длилось месяц, весь остаток сентября и октябрь, так что когда АШ выпустили на свободу и он, совершенно, кстати, не хромая, преодолел пере крёсток и форсировал Волынкину, он заметил, что парк Екатерингоф уже облетел и только на живой изгороди кое-где блестели мокрые красно-жёлтые листья. АШ шёл и незаметно для себя наслаждался округой, осенью, любимым знакомым пейзажем, который наблюдал третью осень, а вдали уже высились башни «Свободы», и там, на башне, ждал его «Курс», который за время его болезни поставили туда и ещё на дамбу. АШ миновал проходную, поднялся на третий. В ОКБ все были ему рады и он был всем рад. Он стёр пыль с экрана и включил компьютер. Начиналась новая разработка, продолжение «Курса», обещавшая ещё несколько лет интересной работы. А ты на башне-то был, спросила Лида M. Ой, да ты ведь не был, вот сходи. Сходи на башню, если, конечно, нога нормально. Да нога нормально, спасибо, точно, пойду посмотрю, что мы тут все несколько лет клепали.

Башня, на которой установили первый экземпляр «Курса», была старинной башней. Она уцелела ещё с тех времён, когда на «Свободе» располагалась ткацкая фабрика. Артобстрел, уничтоживший в 1942 году половину цехов «Свободы», пощадил её: по ней пристреливались. АШ вылез на крышу и увидел станцию во всей красе. Он посмотрел немножко, а потом повернулся и стал глядеть на город. Ему было хорошо.

Чувство нехватки, то чувство, которое в нём было основным всю жизнь, вдруг неуловимым поворотом ключа как будто осветило мир; всё так же недоставало, но это было прекрасно. Хорошо жить, столько, сколько понадобится, и ты почти не переменишься, как не менялся до сих пор, и эта чуткость, и течение времени, тёплая свежесть, воздушные токи вокруг, эта серо-белая дымка, в которой есть весь спектр, и «Курс», и новая разработка впереди, и узловатые веники тополей на чисто выметенном проспекте Стачек, и бледно-сиреневое небо над городом, — это и есть […]

Санкт-Петербург, 2012