Явившаяся одним днем женщина, была для меня ударом, громом, потрясением. Она прибыла верхом, в задранной кубовой юбке, обнажив босые ноги, свешавшиеся по бокам кобылы и мерно покачивающиеся в такт хода. Рубаха на ней была пышная, расшитая, красными цветами. Со своей елки я очень хорошо ее видела: она то появлялась среди ветвей, то исчезала вновь, пока совеем не остановилась, приструнив лошадь. Она была красива. Темные волосы ее, заплетенные в две косы, обвивали голову, и лишь несколько непослушных, высокую шею. Спрыгнув на землю и подняв к верху руки, она потянулась расправив спину, и только после одернула юбку.
- Тонька! - окликнул ее Мирон, которого мне было не видать отсюда. - Вот дурья баба! Ты почто заявилась?
- Жив еще, старый хрыч, - ответила она ему весело и уперла руки в бока. Голос ее, оказался задорным и свободным. Такая не будет мямлить, как я. Тонька неспешно пошла, в сторону Мирона, на ходу крича ему: - Антип где?
- Был, да весь вышел, - ответил ей он.
- Ну и трепло ты, Мирон.
- За своим языком следи, чертовка! - миролюбиво прикрикнул он.
Чтобы разглядеть, я свешивалась так, что норовила упасть в любую минуту. Я видела, как из шалаша вышел Антип и направился в ее сторону. Она заметила его: красивым небрежным жестом поправила волосы и ждала, когда он приблизится. Но он, не дойдя до нее нескольких шагов, кивнул ей головой, зазывая, и пошел в сторону от землянок. Ступив в лес, на несколько минут скрывшись за деревьями, он вскоре явился моему взору, словно нарочно, встав неподалеку.
- Зачем приехала, Антонина? - сурово спросил он, как только поровнялась прибывшая.
- Антип, люб ты мне, - протяжно ответила она и провела ладонью по его лицу, губам. - Истосковалась я вся. - Он взял ее руку за запястье и опустил вниз. Тонька привалилась спиной к дереву, заведя свои руки за спину и зазывно улыбнулась: - Или не рад видеть?
- Не глупи, я тут не развлекаюсь.
- Так стало быть, рад, - сказала она довольно. Грудь ее торчала наполовину, из развязанной рубахи и чуть поднималась, при каждом ее вздохе. Антип оперся рукой на ствол, выше ее головы, и сказал ей в прямо в лицо:
- Поезжай домой, Антонина.
- Как же, Антип, так сразу, я ж с зимы тебя не видела, соскучилась, - она потянула к нему руки, взяв за лицо и принялась покрывать его поцелуями, нашептывая: «Мой, мой, мой».
- Тоня! Антонина, - отстранил он ее, взяв за руки. - Остынь, говорю. Не место тут.
- Да не уж то, прям так и отправишь?! - воскликнула она, повысив голос. А потом принялась притягивать его руки и класть себе на груди, шепча: - Я такой путь проделала, увидеть тебя, ощутить... - Он не позволил своим рукам сжимать и трогать ее грудь, выдернул их и сказал отрешенно:
- Зря приехала. Больше не смей сюда появляться. Едем, провожу пол пути, - пошел он, тянув ее за собой. Она послушно шла и твердила:
- Обещай, обещай, что навестишь меня вскоре.
Что он ответил ей, я не услышала, да и не поняла ответил ли. У меня еще долго в ушах стоял ее шепот: «Мой, мой.», словно вода, в загороженном по весне ручье, набираясь, заполняя и накапливаясь. А когда они вскочили на коней и поехали; статные, красивые, я смотрела вслед и утирала катившиеся по щекам слезы. Долго еще просидела на дереве, пока не услышала, как Мирон кричит меня по имени, потерявши.
Немного обождав, чтобы не выдать свое тайное место, я спустилась и вышла к нему, а он всматривался в мое лицо, пытаясь разгадать заметила ли я гостью. Потом начал расспрос: где я была, что делала. Я думала, что ответить. Как лучше? Расспросить, причиняя новую боль, сильнее, тянущее, или постараться забыть, словно ничего не видела.
- Ходила недалече, смотрела ягоды пошли ли, - все же ответила я, а спросить и после смогу...
***
Когда спать улеглись, Антип еще не воротился. Мирон вскоре принялся посапывать, а я лежала, вглядываясь в темноту и слушала. Ждала и торопила время, боясь, что не воротится. Потом заставляла себя заснуть, чтобы не знать час возврата, опасаясь, что он будет слишком поздним. Ожидание не давало находиться на месте, сердце, бившее бешеным стуком, гнало наружу - посмотреть, узнать, вдруг что увижу. Одевшись, я выскочила и получила награду. Топот копыт. Все отчетливее раздавался в ночи, внятнее, разрезая тишину. Сердце замерло, и тут же застучало вновь, стоило его фигуре, тенью, показаться.
- Сватанная, ты чего тут? - удивленно спросил он, завидев меня.
- Услышала вот..., - не нашла я другого ответа.
- Пожрать чего-нибудь принеси, - попросил он.
Я кинулась в землянку, собрать поесть, на ходу подмечая, что голоден. Может и проводил только, не доехал, покормила бы мужика то... Когда я вышла с краюхой хлеба и плошкой каши, он уже распряг лошадь.
- На стол поставь, да спать беги, завтра заберешь, - обронил он мне, стоявшей у него за спиной, не поворачиваясь.