Заводи кого угодно, только не крокодила!

Зимой в комнате поддерживалась температура выше 20°С. Еж иногда по два-три дня не показывался из своего убежища, хотя и не впадал в спячку. В таких случаях, еда приготовленная ему с вечера, оставалась не тронутой. Однажды вечером я внимательно пригляделся к ежу и с удивлением отметил, что несмотря на довольно продолжительные голодовки, он явно растолстел. Я решил проследить за ним. Вот еж, не переставая принюхиваться двинулся по комнате в обход. Поравнялся с выставленной для него едой, крутнул носом и прошествовал мимо — прямиком к ящику с мучными червями. Приподнялся на задние лапки и достал как раз до верхнего края ящика. Затем он очень ловко подтянулся, буквально перекатившись через край ящика, плюхнулся внутрь и принялся с жадностью поедать червей. Когда я попытался удалить его оттуда, он рассердился — запыхтел, зафыркал на меня. Я обхватил ежа плотной тряпкой и выставил из неположенного места, однако стоило мне выпустить его из рук, как он тут же побежал обратно и вмиг очутился в ящике. С тех пор все девять ящиков — червячных питомников — пришлось накрывать сверху пластмассовыми и фанерными щитами, но ценой упорных, настойчивых усилий еж почти всегда ухитрялся сдвинуть крышку с какого-нибудь ящика и досыта набивал брюшко любимым лакомством. Разлетавшиеся по комнате жуки окончательно перестали интересовать его, да и какой теперь был смысл подбирать их по одному! Наконец мне удалось решить проблему «противоежовой защиты» и приладить надежные запоры к питомникам, хотя для меня это означало дополнительную возню и лишнюю потерю времени по вечерам. На день я всегда открывал ящики, чтобы они проветривались. Сообразительный ежик усвоил это за неделю и, отказавшись от ночного образа жизни, свойственного всей ежиной породе, стал регулярно наведываться к ящикам в дневное время и лакомиться мучными червями.

Однажды с воспитательской целью я прокатил его подобно игольчатому мячу но всей комнате. Ежик встал, встряхнулся, а затем возмущенным пыхтением осудив мои педагогические меры, нахально побежал снова к ящику и под носом у меня подобрался к своему любимому лакомству.

Каких только шумов и звуков не издавал этот маленький зверек! Днем, отлеживаясь в «норе», он часто покряхтывал и протяжно икал. По ночам, постоянно над чем-нибудь трудясь, он опять-таки порождал загадочные шумы.

В мае я едва дождался теплой погоды, чтобы отвезти ежика за город, к своему знакомому, у которого в саду уже несколько лет жил еж-самец. На прощание я сфотографировал своего проказливого питомца.

В тех местах часто видели привезенную мной ежиху. Ее ведь легко было узнать — на одном боку у нее была проплешина величиной с детскую ладонь; иголки там так и не выросли, на розовой кожице торчало всего несколько мягких волосков.

Крупнейшая в Европе летучая мышь

В серии «Животный мир Венгрии» отдельным выпуском вышло исследование Дёрдя Топала о летучих мышах — «Chiroptera» (т. XXII, вып. 2, 1969). Из него можно почерпнуть следующие сведения: «Nyctalus lasiopterus Scheber — гигантская вечерница (maximus Fatio) — один из крупнейших в Европе видов летучей мыши. Длина туловища вместе с головой 84-104 миллиметра, хвоста 55-65 миллиметров, ушей 21-26 миллиметров, предплечья 64-69 миллиметров… Она во всех отношениях напоминает рыжую вечерницу, только гораздо крупнее… В нашей стране встречаются единичные экземпляры в горах Бюкк и Задунайском крае».

Первую гигантскую вечерницу (Nyctalus lasiopterus) лет сорок назад прислал в зоологический отдел Музея природоведения Иштван Вашархейи; второй экземпляр, причем в живом виде, был доставлен туда же педагогом Йожефом Боршем — в конюшне кто-то сбил летучую мышь кнутом.

Дёрдь Топал порадовал меня вестью: если, мол, у меня есть желание повозиться с пострадавшей, то можно попробовать продлить ей жизнь. Ну а если летучая мышь все же погибнет, тогда чучело ее перейдет в фонд Музея.

Из холщового мешочка, в котором перевозили летучую мышь, я выпустил ее на крышку предназначенной для нее клетки. С самой первой минуты летучая мышь вела себя в высшей степени дружелюбно. Она огляделась по сторонам (вернее, ультразвуком, как радаром, прощупала все вокруг), почесалась, зевнула и, точно ее долгое время держали в плену, принялась есть протягиваемые ей с пинцета кусочки говядины и мучных червей. В первый же день я определил, что лучше всего нарезать мясо кусочками длиной полсантиметра и шириной миллиметра два-три, потому что более широкие кусочки мяса застревают у нее в зубах; летучая мышь какое-то время мучилась, пытаясь проглотить их, а затем выплевывала. Чтобы она заметила еду, приходилось водить перед нею пинцетом с зажатым в нем кусочком мяса. В таких случаях она, поводя головой из стороны в сторону и непрестанно разевая рот, испускала во всех направлениях неуловимые человеческим слухом ультразвуки. По отражению этих звуков она определяла местонахождение пищи, будто зрячая, направлялась именно туда и брала еду с пинцета.