Заводная

Канья ничего не отвечает и входит в решетчатую дверь. Даже на рассвете храм забит верующими: люди сидят, склонившись перед статуями Будды и алтарем Пхра Себа, который размерами уступает лишь тому, что стоит в министерстве, преподносят цветы и фрукты, разбрасывают гадальные палочки. Воздух гудит от пения монахов, оберегающих город с помощью молитв, амулетов и сайсина, протянутого к плотинам и насосам. Священная нить подрагивает в сером предутреннем свете, бежит по столбам над улицами от сердца Крунг Тхепа и кольцом обвивает дамбы. Монотонные распевы не умолкают ни на минуту, охраняют Город божественных воплощений от вод, готовых его поглотить.

Канья покупает благовония и пищу для подношений, идет по мраморным ступеням в прохладу внутреннего придела, опускается на колени перед столпами — старым, перенесенным из погибшей Аютии, и Новым, побольше, банг-кокским. Здесь — начало всех дорог, сердце Крунг Тхепа, дом стерегущих его духов. С порога хорошо видны высокие стены дамбы; Канья понимает, что стоит в нижней части огромной чаши, что город беззащитен, открыт со всех сторон, а это святилище... Она поджигает благовония и почтительно склоняет голову.

— Прийти именно сюда по прихоти министерства торговли — не слишком лицемерно?

— Замолчите, Джайди.

Тот опускается на колени неподалеку.

— Ну, хотя бы фрукты приличные поднесла.

— Замолчите.

Она пробует прочесть молитву, но призрак беспрестанно отвлекает, поэтому спустя минуту Канья встает и выходит из храма. На улице стало светлее и жарче. Наронг уже здесь — прислонился к столбу и наблюдает за кхоном. Стучат барабаны, танцоры старательно изображают своих персонажей, высокие пронзительные голоса перекрывают гудение монахов, выстроившихся у дальнего края двора. Канья подходит ближе.

Наронг предупреждающе поднимает руку:

— Подожди! Дай досмотреть.

Скрывая недовольство, она находит свободное место, садится и смотрит, как разыгрывают историю Рамы91. Наконец Наронг удовлетворенно замечает:

—  Неплохо, правда? — Потом показывает на храм и спрашивает: — Подношения уже сделала?

— Вам-то что?

Вокруг много белых кителей, которые тоже пришли с дарами просить о продвижении по службе, о месте попри-быльнее, об удаче в расследованиях и о защите от болезней, с которыми сталкиваются каждый день. Министерству природы этот храм по духу ближе всех остальных, если не считать святилища Пхра Себа, мученика во имя биоразнообразия. Канье неспокойно разговаривать с Наронгом на глазах у сослуживцев, но его это, видимо, мало волнует.

— Мы все любим наш город и будем любить, даже если Аккарат его не убережет, — говорит он.

— Чего вы от меня хотите?

— Какая нетерпеливая. Сперва пройдемся.

Наронг никуда не спешит, будто и не вызывал ее срочно.

— Вы представляете, от чего меня оторвали? — стараясь не показывать злости, спрашивает Канья.

— Вот и расскажешь.

— У меня там деревня, в которой пять трупов, а мы до сих пор не изолировали источник заражения.

— Интересно. Новый цибискоз? — любопытствует он, потом шагает мимо цветочниц к выходу из комплекса и идет дальше.

— Неизвестно. Однако вы оторвали меня от дел. Вам, видимо, приятно, что я, как собачка, прибегаю по первому...

— У нас неприятности, по сравнению которыми твоя деревня — полная ерунда. Погиб человек. Очень высокопоставленный человек. И нам нужна твоя помощь в расследовании.

Канья смеется:

— Я не полицейский.

— А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.

Она так и замирает на месте. -Кто?

— Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.

— Как такое вообще возможно?

— Вот мы и хотим выяснить. — Наронг пристально глядит на Канью. — А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача — сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это — какие-нибудь чеширы или желтобилетники, — говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: — Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.

— Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит...

— Он тебе доверяет.

— Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело — разные вещи. Это невозможно, — ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку.

— Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.

Извернувшись, она освобождается от его хватки.

— Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает — тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?

Наронг приближает ее почти вплотную к себе.

— Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.

У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду: