Заводная девушка

Впрочем, судя по голосу, она не испытывала никакой радости. «Красивая девушка», – подумала Мадлен. Красивая какой-то иной красотой, не от мира сего. Кожа Вероники отличалась нежностью и белизной, чем-то напоминая рулон шелка цвета слоновой кости. Было бы трудно не возненавидеть ее, но, пожалуй, это даже к лучшему.

– Я рассказывала Мадлен о ее обязанностях в вашем доме, – пояснила Агата. – А про все, что желательно вам, вы ей сами расскажете.

– Мне особо и рассказывать не о чем. У меня никогда не было горничной. Я все делала сама. – Вероника взглянула на Агату. – Где Эдме? Она еще не приготовила завтрак? Если честно, я очень проголодалась.

«Она проголодалась! – насмешливо подумала Мадлен. – Знай ты настоящий голод, то не бросалась бы этим словом. Ты и не догадываешься о толпах босоногих оборванцев со впавшими глазами, которые стекаются в Париж, радуясь куску подгорелого хлеба». Откуда ей это знать? Девица жила в стенах монастыря. Теперь в отцовском доме, где ей тоже не грозит встреча с реальной жизнью. Но это даже к лучшему. Чем наивнее хозяйская дочь, тем легче будет Мадлен выполнить задание.

– Эдме ушла за свежими булочками, – сообщила Агата. – А я готовлю вам кофе. Мадлен, отправляйся с мадемуазель Вероникой и помоги ей с туалетом. Вскоре я подам завтрак.

Идя вслед за хозяйской дочкой, Мадлен поднялась по лестнице и оказалась в комнате, где на полках плотно стояли банки с кошмарными существами: двухголовым поросенком, обе морды которого подняты вверх, и змеей с черными полосами. Мутные глаза змеи были открыты, а тело свернуто кольцами.

– Препараты, – пояснила Вероника, оглянувшись на Мадлен. – Мой отец учился на анатома. Ты знаешь, что это такое?

– Думаю, да, мадемуазель.

Мадлен, конечно же, знала. Анатомами называли людей, которые вскрывали и потрошили трупы, вырезая оттуда отдельные части, и у которых руки были по локоть в крови.

– Но мне говорили, что ваш отец – часовых дел мастер.

– Так оно и есть, однако он делает не только часы. Идем сюда.

Мадлен успела заметить банку, внутри которой находился младенец, раньше времени извлеченный из материнского чрева. Кожа словно яйцо пашот, глаза плотно закрыты, голова неправильной формы с пушком волос. Может, она видит результат опытов, о которых говорил Камиль, или это дело рук кого-то другого? Кем считать человека, у которого в банке, словно маринованная луковица, плавает человеческий младенец?

Вероника открыла дверь в другую комнату. Должно быть, здесь находилась мастерская доктора. Мадлен увидела разные станки, машину с большим медным колесом, нечто похожее на двигатель. Полки и шкафы были плотно забиты коробками и книгами. Рядом со створчатым окном стоял высокий верстак, заваленный циркулями, пилами и иными странного вида инструментами с деревянными ручками. Со стен свешивались какие-то приспособления, наверное для изготовления часов, хотя некоторые скорее напоминали отвратительные орудия пыток. Здесь непривычно и резко пахло сажей, химическими веществами и… тайной.

– Тут он все и создает, – сказала Вероника.

Девушка выдвинула ящик под верстаком и достала деревянную коробочку. Внутри находился серебряный паук, которого Мадлен вначале приняла за брошку. Но не успела она и глазом моргнуть, как паук устремился по верстаку прямо к ней. Его движения были быстрыми и вороватыми, как у настоящего паука. Тоненькие серебряные лапки скребли деревянную поверхность. Мадлен едва удержалась, чтобы не закричать. И вдруг, в нескольких дюймах от нее, паук замер.

Вероника улыбнулась, но ее глаза следили за Мадлен.

– Правда, удивительное создание? Но он еще не закончен.

Мадлен лишь смотрела на дочку часовщика. У нее душа ушла в пятки, а во рту ощущался привкус желчи. Нет, она не позволит, чтобы какая-то семнадцатилетняя девица посчитала ее дурой. Приглядевшись к пауку, Мадлен заметила, что его тело, словно коробка, состоит из двух частей, сделанных очень искусно, отчего он казался совсем настоящим. Ей вспомнились слова Агаты о существах, которые двигаются. Она и раньше видела на ярмарках диковинные заводные фигурки. Но здешние были гораздо меньше, красивее и ужаснее.

– Спасибо за показ, мадемуазель, – бесстрастно произнесла Мадлен. – А теперь я помогу вам одеться.

Стены будуара Вероники были цвета морской волны, причем темного оттенка, отчего Мадлен показалось, что она погрузилась под воду. На каминном экране порхали нарисованные птицы. В углу поблескивал гардероб, отделанный черным деревом и инкрустированный черепашьими панцирями и бронзой. С портрета в тяжелой золоченой раме смотрело овальное лицо женщины. Под портретом лежала забавная потрепанная кукла с пустыми глазами из зеленого стекла. Таких комнат Мадлен еще не видела, но не выказала своего удивления, подражая в бесстрастии кукле.

Вероника уселась перед туалетным столиком.

– Мадемуазель, вам расчесать волосы?

– Да. Думаю, это входит в твои обязанности.