Заводная девушка

Стоя посреди комнаты, Мадлен услышала, как хлопнула входная дверь. Раздались мужские голоса. Она приоткрыла дверь своей комнатенки, чтобы послушать, о чем говорят, но разговор прекратился. Затем послышались шаги на лестнице в другой части дома, открылась и закрылась другая дверь. У Мадлен забилось сердце: должно быть, это вернулся доктор Максимилиан Рейнхарт, знаменитый часовщик с площади Дофина, проводящий странные опыты.

Мадлен подошла к окну. Оно выходило на площадь, где горели помаргивающие уличные фонари. Если открыть окно, она увидит каменных львов и орлов на Дворце правосудия, а также узкие разновысокие дома, сгрудившиеся по левому берегу. Услышит плеск весел лодок, отплывающих с острова Сите, и крики пьяных гуляк с другого берега Сены.

– К концу четвертой недели, – говорил Камиль, – ты узнаешь, что за опыты он проводит. А главное – придешь к выводу, является ли этот человек просто чудаковатым, или у него странности иного рода.

Теперь Мадлен ясно понимала: Камиль ее предупреждал. Ей поручили это задание не потому, что она умела читать и писать. Совсем по другой причине. Для них ее жизнь ничего не стоила. И они знали: что бы ни случилось, ее мать будет держать язык за зубами.

Да только ее так просто не раздавишь. Не для того она с детских лет боролась за собственное выживание, чтобы ее стерли в порошок, как семена в ступке аптекаря. Она должна справиться с заданием, и она справится. Пусть сама она утратила прежний блеск, ее драгоценностью оставался Эмиль, которого Мадлен пообещала вызволить из «Академии».

Глава 3

Хозяина Мадлен увидела на второй день.

– Сейчас самое время показать тебя моему отцу, – сказала Вероника, словно Мадлен была столовым серебром и доктору Рейнхарту требовалось ее осмотреть на предмет изъянов. – Пусть убедится, что ты уже здесь.

Доктор Рейнхарт стоял у большого стола в центре мастерской. Он был настолько поглощен работой, что даже не поднял головы, когда они вошли. Мадлен хватило времени рассмотреть его рослую фигуру и черные с проседью волосы. Очки часовщика состояли из нескольких увеличительных стекол, что делало его похожим на громадную муху. Увидев, чем занят хозяин, Мадлен оторопела. Это был вовсе не кусок металла, а распотрошенный кролик, с которого содрали шкуру, а из располосованного брюха торчали внутренности. Наконец доктор Рейнхарт поднял голову. Он был в перчатках. В правой руке поблескивал скальпель. Мадлен сделала реверанс, казавшийся сейчас совершенно неуместным.

– Отец… – произнесла Вероника и запнулась. – Это Мадлен. Femme de chambre, которую ты мне нанял.

Рейнхарт поднял внешние линзы очков, чтобы осмотреть ее, особенно лицо.

– Да. Вот она какая. Заметное увечье.

Мадлен почувствовала, как кровь прилила к щекам. Зачем он упомянул о шраме? А если шрам ему мешает, зачем согласился ее взять?

Часовщик продолжил потрошить кролика. Запах в мастерской был весьма странным. Пахло сырым мясом, каким-то лекарством и уксусом.

– Тебе любопытно знать, зачем я взялся за кролика?

Мадлен не знала, обращается Рейнхарт к ней или к Веронике.

– Серебряный кролик, – продолжил он. – Она заказала мне сделать серебряного кролика.

– Кто, отец?

– Жена маршала де Мирпуа. В Версале намечается бал. Будет обыгрываться все, что связано с лесом. Ей захотелось автомат, чтобы перещеголять гостей. Серебряный кролик, способный прыгать. Ха-ха!

Автомат. Слово с острыми краями, как осколок стекла. Как она сама. Это слово Мадлен слышала впервые. Она обвела глазами мастерскую с несколькими шкафами. Дверцы одного из них были открыты. На полках поблескивали десятки склянок, груды книг и миниатюрная модель человеческого тела.

Доктор Рейнхарт посмотрел на Мадлен сквозь очки:

– Мне нужен еще один кролик. Помоложе. Живой.

– Как вы сказали, месье?

– Живой кролик. Сходи на рынок. Может, сумеешь найти там. Если нет, попроси какого-нибудь мальчишку, пусть поймает мне кролика.

Его голос напоминал скальпель, будучи таким же острым и точным.

Мадлен взглянула на Веронику, но та не увидела в словах отца ничего необычного. Никак она попала в дом умалишенных?

Затем послышался странный звук, словно по полу катился мраморный шарик. Он сменился щелчками, а затем раздался звон. Он нарастал лавиной. Все многочисленные часы в мастерской и соседних комнатах отбивали восемь часов. Рейнхарт с дочерью замерли, дожидаясь, пока смолкнет эта какофония, после чего часовщик продолжил:

– Будешь на рынке, поищи говяжьи языки.

– Для… вашей работы? – спросила Мадлен.

– Для обеда, милая девушка. Обожаю лакомиться говяжьими языками. Эдме тебе скажет, что еще купить. А ты, Вероника, останься. Мне понадобятся твои зоркие глаза. Надень перчатки.

Девушка молча подчинилась, но ее движения были неуверенными. Мадлен могла поклясться, что Вероника нервничает.