Заводная девушка

Жанна встала и перешла на кушетку, сев рядом с королем. Она пыталась вспомнить времена, когда близость с Людовиком доставляла удовольствие, когда она ждала его с радостным предвкушением, а не со страхом. Жанна постаралась не вздрогнуть, видя, как король задрал ей подол и потянулся к ее бедрам. Его голова уткнулась ей в шею. Кажется, он не замечал болезни, укоренившейся в ней. Однако Людовик почувствовал ее неохоту и, раздвигая ей ноги, сказал с оттенком раздражения:

– С некоторых пор ты стала холодной, моя маленькая poisson[8]. Похоже, ты забыла, что я остаюсь твоим королем.

После ухода короля, когда Жанна подмылась в биде, к ней пришла ее камеристка мадам дю Оссе, принеся чистые простыни и поссет в серебряной чашке.

– Это вас подкрепит, – сказала она, ставя чашку на стол.

– Благодарю, Оссе. Вы у меня просто жемчужинка.

Фальшивая, слепленная из твердого песка. Но в Версале твердость была очень необходимым качеством[9].

Жанна сидела, попивая вино с пряностями, пока камеристка меняла простыни, морща нос от запаха недавнего совокупления, смешавшегося с ароматом гардений в вазе.

– Я желаю поговорить с Ла Пейрони. Когда закончите стелить постель, отнесите ему записку.

– Да, маркиза. Простите, совсем забыла. Вам пришло письмо. Я оставила его у вас на письменном столе.

Жанна побрызгала розовой водой на грудь и руки, после чего прошла к письменному столу, достав бумагу и перья. Хирург не смел приглашать Людовика на вскрытие. Ла Пейрони прекрасно знал о болезненном отношении короля к смерти. Людовик в этом не виноват. Вначале он потерял родителей, затем брата и двух любовниц, которые были у него до нее. Все это лишь приковывало королевское внимание к мертвецам и не разгоняло его приступов меланхолии. Заниматься ими всегда приходилось Жанне.

Но прежде чем писать хирургу, она решила прочесть письмо, оставленное Оссе на золотом подносе. Конверт был из дорогой бумаги. Наверное, приглашение или очередная просьба составить протекцию. Жанна вскрыла конверт, и у нее тут же перехватило дыхание. Как они сумели пронести это в ее покои?

Хоть и привыкли мы в противоречьях жить, Одно бесспорно признаётся всеми: Что рыбка золотая продолжает гнить И что ее проходит время.

Подавляя страх, Жанна позвонила в золотой колокольчик, вызывая камеристку.

– Оссе, кто это принес? Как этот конверт попал ко мне в покои?

– Лакей принес. Тот, что приносит все ваши письма. Я не думала…

– Разумеется, вы не думали. У меня к вам будет второе поручение. Отнесете мое письмо в полицейское управление генерал-лейтенанту Берье. – Жанна достала еще один чистый лист. – Оссе, вы меня слушаете?

– Да, мадам.

– Убедительно прошу в этот раз мое письмо не читать.

Глава 6

Мадлен

Девятое февраля. Так утверждали напольные часы в холле, с которых Мадлен сейчас вытирала пыль. На циферблате, под серебряным полумесяцем и звездами, появилась девятка. Вот уже шесть дней Мадлен находилась в этом доме, но до сих пор не нашла никаких доказательств проклятых «неестественных опытов», о которых ей прожужжал уши Камиль. Может, он направил ее по ложному следу и поднял напрасный шум? Она несколько раз тайком заходила в мастерскую Рейнхарта и другие помещения, читала его письма и подслушивала под дверью, ненавязчиво расспрашивала слуг, однако ничего не узнала об опытах и характере хозяина. А интуиция подсказывала ей: что-то здесь не так и с Рейнхартом, и с его домом. Мадлен ощущала какую-то болезненность и скрытую странность, таящуюся под серебром и шелками.

Она перешла к следующим часам, чтобы вытереть и их.

– Следи, чтобы пыль не попала внутрь, иначе часы остановятся. Не ленись ежедневно очищать футляры от пыли, – наставляла ее Агата.

Мадлен потерла глаза, покрасневшие от пыли и усталости. Ее отправляли не только за кроликом. Был еще целый ряд странных поручений. И ведь никто не задумывался, что у нее и так полно хлопот по дому. Ей было не выкроить времени, чтобы сбегать домой, навестить Эмиля и узнать, как живется племяннику без нее. Мадлен ежедневно поднималась в половине шестого утра, разносила дрова, выгребала из топок золу и натирала графитом поверхность плиты, а потом, едва успев отскрести руки, помогала Эдме готовить завтрак, после чего шла помогать Веронике одеваться. После этого она занималась вытиранием пыли, стиркой и выполнением очередных поручений доктора Рейнхарта. Странный человек. В этом Мадлен уже не сомневалась. Быть может, очень умный, но чудной. Целыми днями он едва замечал ее присутствие, хотя порой она ловила на себе пристальный хозяйский взгляд. Рейнхарт смотрел на нее, точнее, на разные части ее тела: плечи, талию, руки, – словно снимал мерки для новой одежды или, чего доброго, примерял на ее шею петлю палача. Но точно так же он смотрел и на свою дочь. Веронику он разглядывал так, будто она была одним из его часовых механизмов и он хотел убедиться, что все колесики и пружинки работают должным образом.