Заводная и другие (сборник)

Канья ничего не отвечает и входит в решетчатую дверь. Даже на рассвете храм забит верующими: люди сидят, склонившись перед статуями Будды и алтарем Пхра Себа, который размерами уступает лишь тому, что стоит в министерстве, преподносят цветы и фрукты, разбрасывают гадальные палочки. Воздух гудит от пения монахов, оберегающих город с помощью молитв, амулетов и сайсина, протянутого к плотинам и насосам. Священная нить подрагивает в сером предутреннем свете, бежит по столбам над улицами от сердца Крунг Тхепа и кольцом обвивает дамбы. Монотонные распевы не умолкают ни на минуту, охраняют Город божественных воплощений от вод, готовых его поглотить.

Канья покупает благовония и пищу для подношений, идет по мраморным ступеням в прохладу внутреннего придела, опускается на колени перед столпами – старым, перенесенным из погибшей Аютии, и новым, побольше, бангкокским. Здесь – начало всех дорог, сердце Крунг Тхепа, дом стерегущих его духов. С порога хорошо видны высокие стены дамбы; Канья понимает, что стоит в нижней части огромной чаши, что город беззащитен, открыт со всех сторон, а это святилище… Она поджигает благовония и почтительно склоняет голову.

– Прийти именно сюда по прихоти министерства торговли – не слишком лицемерно?

– Замолчите, Джайди.

Тот опускается на колени неподалеку.

– Ну, хотя бы фрукты приличные поднесла.

– Замолчите.

Она пробует прочесть молитву, но призрак беспрестанно отвлекает, поэтому спустя минуту Канья встает и выходит из храма. На улице стало светлее и жарче. Наронг уже здесь – прислонился к столбу и наблюдает за кхоном. Стучат барабаны, танцоры старательно изображают своих персонажей, высокие пронзительные голоса перекрывают гудение монахов, выстроившихся у дальнего края двора. Канья подходит ближе.

Наронг предупреждающе поднимает руку:

– Подожди! Дай досмотреть.

Скрывая недовольство, она находит свободное место, садится и смотрит, как разыгрывают историю Рамы[89].

Наконец Наронг удовлетворенно замечает:

– Неплохо, правда? – Потом показывает на храм и спрашивает: – Подношения уже сделала?

– Вам-то что?

Вокруг много белых кителей, которые тоже пришли с дарами просить о продвижении по службе, о месте поприбыльнее, об удаче в расследованиях и о защите от болезней, с которыми сталкиваются каждый день. Министерству природы этот храм по духу ближе всех остальных, если не считать святилища Пхра Себа, мученика во имя биоразнообразия. Канье неспокойно разговаривать с Наронгом на глазах у сослуживцев, но его это, видимо, мало волнует.

– Мы все любим наш город и будем любить, даже если Аккарат его не убережет, – говорит он.

– Чего вы от меня хотите?

– Какая нетерпеливая. Сперва пройдемся.

Наронг никуда не спешит, будто и не вызывал ее срочно.

– Вы представляете, от чего меня оторвали? – стараясь не показывать злости, спрашивает Канья.

– Вот и расскажешь.

– У меня там деревня, в которой пять трупов, а мы до сих пор не изолировали источник заражения.

– Интересно. Новый цибискоз? – любопытствует он, потом шагает мимо цветочниц к выходу из комплекса и идет дальше.

– Неизвестно. Однако вы оторвали меня от дел. Вам, видимо, приятно, что я, как собачка, прибегаю по первому…

– У нас неприятности, по сравнению которыми твоя деревня – полная ерунда. Погиб человек. Очень высокопоставленный человек. И нам нужна твоя помощь в расследовании.

Канья смеется:

– Я не полицейский.

– А полиция тут и ни при чем. В деле замешана пружинщица.

Она так и замирает на месте.

– Кто?

– Убийца. Полагаем, речь идет о незаконном ввозе существа. Это военная модель. Дергунчик.

– Как такое вообще возможно?

– Вот мы и хотим выяснить. – Наронг пристально глядит на Канью. – А задавать вопросы прямо не можем, поскольку дело забрал генерал Прача – сказал, что это по его части, раз пружинщики в стране под запретом. Будто это – какие-нибудь чеширы или желтобилетники, – говорит он и прибавляет с горькой усмешкой: – Мы связаны по рукам и ногам. Поручаем тебе все выяснить.

– Будет непросто. Расследование веду не я, а Прача не разрешит…

– Он тебе доверяет.

– Доверять мне мою обычную работу и лезть в чужое дело – разные вещи. Это невозможно, – ставит точку Канья и уже хочет уйти, но Наронг хватает ее за руку.

– Нет! Это жизненно необходимо! Нам надо знать все подробности.

Извернувшись, она освобождается от его хватки.

– Зачем? Что в этом деле такого? В Бангкоке каждый день кто-нибудь умирает – тела в компостные кучи на метан выбрасывать не успеваем. Чего ради я должна идти против генерала?

Наронг приближает ее почти вплотную к себе.

– Погиб Сомдет Чаопрайя. Мы потеряли защитника ее королевского величества.

У Каньи подкашиваются ноги. Наронг ставит ее прямо и продолжает настойчиво, яростно убеждать, не умолкая ни на секунду: