Андерсон-сама молча смотрит на Хок Сена, потом переводит холодный взгляд на Эмико.
– Ты действительно его убила?
Пружинщица хочет солгать, видит, что и гайдзин ждет того же, но не может.
– Простите меня.
– И телохранителей?
– Они сделали мне больно.
Андерсон-сама качает головой:
– А я-то не верил. Думал, Аккарат все подстроил. Но потом ты спрыгнула с балкона. – Он смотрит на девушку с беспокойством. – Тебя учили убивать?
– Нет! – Возмущенная таким предположением Эмико спешит объяснить: – Я не знаю. Мне сделали больно, я разозлилась, но не знала… – Ее охватывает сильное желание пресмыкаться, убеждать в своей преданности, однако она перебарывает заложенный в генах инстинкт, который велит лечь перед хозяином и подставить живот.
– То есть ты не специально обученная убийца? Не военная модель?
– Нет, не военная. Прошу вас, поверьте мне.
– Не военная, но тем не менее опасная. Ты же голыми руками оторвала голову Сомдету Чаопрайе.
Эмико хочет возразить, объяснить, что она совсем другая, но не находит слов и только шепчет:
– Я не отрывала ему голову.
– А ведь ты всех нас можешь прикончить так, что мы и пикнуть не успеем. Хок Сен даже прицеливаться не начнет.
Тут старик очень медленно переводит пистолет на пружинщицу.
Та несогласно мотает головой:
– Я не хочу этого. Хочу только уйти отсюда. Уйти на север – и больше ничего.
– Все равно ты – опасное существо. И для меня опасное, и для других людей. Если бы сейчас кто-то увидел нас вместе… Мертвая ты ценнее, чем живая.
Эмико подбирается, готовясь к умопомрачительной боли. Первым – китайца, потом Андерсона-саму. Девочку, наверное, не стоит…
– Прости, Хок Сен, – вдруг говорит гайдзин. – Не могу отдать ее тебе.
Пружинщица смотрит на него изумленно.
– Что – остановите меня? – усмехнувшись, спрашивает китаец.
– Настали другие времена. В королевство идут армии таких, как я. Всех нас ждет новая судьба. Теперь тут будут не только фабрики – будут контракты на калории, грузоперевозки, отделы исследований и разработки, торговые переговоры… С этого дня все по-другому.
– Поднимет ли этот прилив и мой корабль?
Андерсон-сама смеется и тут же хватает себя за ребра.
– Еще как, Хок Сен. Еще как нам станут нужны люди вроде тебя.
Старик смотрит на Эмико.
– А Маи?
Гайдзин кашляет.
– Забудь о мелочах. У тебя будет почти ничем не ограниченный счет. Найми ее, женись на ней – мне все равно. Делай что пожелаешь. Черт возьми, вон Карлайл найдет ей место, если ты не захочешь. – Он откидывает голову и кричит: – Я знаю, что ты там, старый трус! Заходи.
Из коридора доносится голос второго гайдзина:
– Ты что, действительно решил защищать пружинщицу? – Карлайл осторожно выглядывает из-за двери.
– Без нее не было бы повода для переворота. А это чего-то да стоит, – криво ухмыльнувшись, говорит Андерсон-сама и смотрит на Хок Сена: – Ну, что скажешь?
– Клянетесь?
– Если нарушим слово, ты ведь сможешь о ней донести, а пока весь город ищет пружинщицу-убийцу, она отсюда никуда не уйдет. Если мы с тобой найдем общий язык, выгадает каждый. Давай же, Хок Сен, условия простые – в кои-то веки все будут в выигрыше.
Немного подумав, старик отрывисто кивает и опускает пистолет. Андерсон переводит взгляд на Эмико, которая испытывает огромное облегчение, и говорит гораздо мягче:
– Многое теперь изменится, но видеть тебя никто не должен. Кто-то в этой стране тебя уже никогда не простит. Понимаешь?
– Да, меня не должны видеть.
– Вот и хорошо. Как только все утихнет, придумаем, как тебя вывезти, а пока поживешь тут. Руку поправим. Попрошу кого-нибудь принести ящик со льдом. Хочешь?
– Да. Спасибо. Вы так добры. – Ей делается необычайно спокойно.
– Ну, Карлайл, где виски? За это надо поднять тост! – Андерсон-сама, поморщившись, встает и вскоре приносит бутылку с горкой стаканов, ставит их на прикроватный столик, кашляет. – Чертов Аккарат. – Кашляет еще раз – гулко, раскатисто.
Внезапно новый приступ сгибает его пополам, потом еще один – мокрый, лающий. Андерсон-сама тянет руку, хочет ухватиться за столик, но не рассчитывает движение, толкает его и переворачивает.
Эмико смотрит, как стаканы с бутылкой скользят к краю и, расплескивая виски, летят вниз – медленно, играя в первых утренних лучах.
«Какие красивые. Чистые. Яркие».
Посуда – вдребезги. Андерсон-сама, не переставая кашляет, падает на колени прямо на осколки, хочет встать, его подкашивает новый приступ, он заваливается на бок, наконец затихает и, подняв на Эмико глубоко запавшие глаза, хрипит:
– Крепко же Аккарат мне врезал.
Маи с Хок Сеном отходят подальше, Карлайл испуганно выглядывает поверх локтя, сгибом которого прикрывает рот.
– Прямо как было на фабрике, – выдыхает Маи.
Эмико встает на колени возле гайдзина.
Внезапно тот выглядит таким маленьким и хрупким. Она берет протянутую ей дрожащую руку. На губах Андерсона-самы блестит кровь.
47