Заводная ракета

Ялда предпочла поверить, что Туллия вышла на свободу. Она не сопротивлялась аресту и достаточно хорошо знала эту систему, чтобы знать, что именно нужно говорить во время слушания. Если штраф не будет слишком большим, ее, возможно отпустят под долговую расписку, а не заставят дожидаться, пока деньги не доставят сержанту. Туллия отправится в клуб Соло, чтобы отпраздновать свое освобождение и станет думать над тем, как помочь своей подруге.

Ялда отстранилась от печального рокотания соседей; она им сочувствовала, но приобщиться к их печальной участи ей было не по силам. Вскоре подойдет и ее очередь предстать перед сержантом; нужно было решить, что она скажет.

Когда на следующее утро в ее камеру пришли охранники, ее чуть не ослепил свет их лампы. Она собиралась мельком взглянуть на инструмент, с помощью которого они отсоединили цепь от стены, но ее глаза застилала болезненная пелена яркого света. Когда они потянули за цепь, чтобы вывести ее из камеры, Ялда быстро удлинила одну руку и укоротила другую, позволив усилию сосредоточиться не на податливой трубочке из кожи, которую она всеми силами старалась удержать от зарастания, а на плотной мышечной массе.

Оступившись на широкой лестнице, которая вела в коридор, освещенный до боли пронзительным солнечным светом, она сощурила глаза и ускорила шаг, чтобы не натягивать цепь и не раздражать своих надзирателей. В комнате, полной заключенных, ее цепь снова прикрепили к стене. Ялда осторожно подняла взгляд — не считая ее, здесь находилось больше дюжины прикованных мужчин и женщин, и у многих из них были спаяны конечности. Все выглядели такими же подавленными и напуганными, как и она сама.

Она почувствовала, как ее тело охватила дрожь. Сюда не пускали друзей, которые могли бы оказать поддержку. Здесь никто не мог дать ей совет или высказаться в ее защиту. Ей оставалось только следовать тем советам, которые ей успела дать Туллия и которым она так яростно сопротивлялась.

В комнату вошел сержант, который занял место за внушительным пассивитовым столом; он носил пояс, который был очень похож на пояса его подчиненных, но, в отличие от них, был декорирован по меньшей мере четырьмя ножами. Помощник положил перед ним стопку бумаг, пропахших свежей краской; на мгновение этот запах едва не принес ей утешение.

Когда началось слушание первого дела, Ялда постаралась сосредоточиться на процедуре и собрать как можно больше информации. Молодой мужчина украл на рынке каравай, после чего сбежал от полиции. Он не отрицал свою вину.

Сержант назначил ему штраф в размере дюжины кусов.

— Как ты собираешься платить? — спросил он.

— Возможно, мне поможет брат, — тихим от стыда голосом ответил мужчина.

— Передай детали курьеру; можешь подождать в своей камере. — Охранник взял его цепь и увел прочь.

Следующий заключенный, тоже молодой мужчина, вторгся на территорию частного сада; ему не предъявляли обвинений в краже, однако штраф был в три раза больше, чем у вора.

Эта процедура была сплошным унижением, но Ялда уже приготовилась поступиться своим самолюбием. Туллия предложила ей помощь с поиском денег для оплаты штрафа; Дария, скорее всего, согласится одолжить ей пару дюжин кусов. Если она в должной мере проявит скромность и раскаяние, то, возможно, уже к ночи покинет это место. И какую бы вину за участь Антонии она ни несла, Ялда бы все равно ничего не добилась, создавая себе самой проблемы. Никто не восстанет против Совета, чтобы ниспровергнуть закон о беглянках из-за того, что какая-то соло-жирдяйка устроила с полицией спор насчет нападения, совершенно не относящегося к делу.

Когда подошла ее очередь, охранник отсоединил ее цепь от стены и препроводил ее к столу сержанта.

— Ты Ялда, дочь Вито?

— Да, сэр. — Имя отца ее больно укололо; ей совсем не хотелось представлять его свидетелем происходящего.

Сержант просмотрел лежавшую перед ним бумагу.

— Во-первых, ты обвиняешься в хранении препарата, направленного против естественного порядка вещей и общественного блага. Ты собираешься оспаривать обвинения?

— Нет, сэр. — В темноте своей камеры она репетировала речи о том, насколько бредовой была идея запретить препарат, который защищал мир от безотцовщины; она фантазировала о силе своей безупречной логики, способной склонить на ее сторону даже самую недоброжелательную аудиторию.

— В связи с этим обвинением я накладываю на тебя штраф в дюжину кусов.

— Спасибо, сэр.

Сержант бросил на нее раздраженный взгляд, как будто ее тревожный тик в действительности указывал на снисходительность наказания.

— Во-вторых, ты обвиняешься в жестоком нападении на человека по имени Ачилио, сына Ачилио, четыре ночи тому назад на площади перед Варьете-Холлом. У меня есть показания шести свидетелей, по словам которых ты нанесла ему серьезные ранения, бросив заостренный камень. Ты собираешься оспаривать обвинение?

— Нет, сэр.

— Тебе есть что сказать в свое оправдание?