Заводской район

— Это точно. Только не высыпаюсь. Малая хоть днем часок соснет… А ведь звонят…

— Я вижу, у тебя свет, — сказал, вваливаясь с чемоданом в квартиру, Кошелев, сослуживец Аркадия. — Отчего не открывал?

— Тише. Мои спят.

— Ну, если их звонок не разбудил…

— Почему ты уверен, что не разбудил?

— Я ж говорил, что звонят, — сказал Валя.

— Вы, безусловно, знакомы..

— Нет, мы не знакомы. Кошелев Дмитрий Сергеевич.

— Валя. Садись, Дмитрий Сергеевич, ты вовремя..

— Знакомьтесь, это Валя. Он выдумал селитру. А из селитры Бертольд Шварц выдумал порох. Кажется, так.

— Не хотелось тащиться в Боровое, — сказал Кошелев, — до утра ждать автобуса. А на такси в такую даль денег нет. Сам понимаешь, после отпуска… Все деньги жене оставил, она задержалась.

— Молодец, чего там. Как отдохнул?

— Бесподобно! Две пары лыж сломал!

— Кошелев, где ты потерял инстинкт самосохранения? Или ты его дразнишь?

— Ничего я не дразню. Это ты меня дразнишь.

— Валя, разве я его уже дразню?

— Кстати, об инстинктах, — сказал Кошелев. — Я есть хочу.

— В мире есть царь, — вспомнил к случаю Валя, — этот царь беспощаден. Голод — названье ему.

— Ты не прав, — указал ему Аркадий. — Ты меня извини, ты, Валя, не прав.

— Ты идеалист, Аркадий, — влюбленно сказал Валя.

— Ты извини меня…

— Он признает свою ошибку, — успокоил Аркадия Кошелев. — Правда, Валя?

— Конечно, я не прав, — согласился Валя и заинтересовался: — А впрочем, почему?

— Ты меня извини..

— Он тебя извиняет, — сказал Кошелев.

— А все-таки, — выяснил Валя.

— Теперь у родителей главная забота — заставить детей есть. Не хотят дети есть. В России голод уже не царь..

— Точно, — мгновенно согласился Валя. — Вот взять моего пацана…

— Мы живем по ту сторону голода. У нас нет голода.

— У меня он есть, — напомнил Кошелев терпеливо. — Голод.

— Почему же ты дразнишь?

— Да ничего я не дразню!

— Ты меня извини. Мы все дразним свои инстинкты.

— Кто это «мы»?

— «Мы»? Спроси у психологов. Шизотимики по Кречмеру, или цребротоники по Шелдону, или, как это…

— Дальтоники, — подсказал Валя.

— Плагиат. Это я сказал — фисгармония.

— При чем тут фисгармония? — обиделся Валя.

— А я говорю — плагиат…

Кошелев откинулся в кресле.

— Ну и набрались вы, братцы.

— Я-то при чем? — спросил Валя. — И, кстати, это Жанна сказала: фисгармония. Тебе сказала.

— Вы молодцы, — сказал Кошелев. — Вы вместе сказали: фисгармония.

— Представляешь, Валя: Кошелев познакомился с девушкой, а она оказалась социологом. И что ты думаешь?

— Поженились?

— Кошелев, разве вы поженились?

— Привет, старик.

— Ах да… Я лично социологов не люблю. На трон свергнутого голода они посадили временщика — шлюху потребительства. Что они сделали с человеком, Валя?

— Я, кажется, того, — сказал Валя. — Немного. Мне пора.

— Социологи не говорят, что личность исчезает, — сказал Кошелев. — Личность создается творческим характером труда.

— Кошелев, у меня труд какой? Творческий?

— Жениться тебе надо, — сказал Кошелев.

— На социологе?

— Хоть на черте.

— До свидания, — сказал Валя. — Малая, наверно, уже милицию на ноги подняла.

— Погоди, Валя. Ты, Кошелев, гуманист. За это я принесу тебе домашнюю наливку.

— Ты ему есть принеси, — сказал Валя. — Он весь голодный… Жениться, конечно, надо, — говорил он Кошелеву. — Взять мою малую. Кажется, она кто? Дите еще, двадцать лет. И образования у нее всего десять классов, да и то вечерних, да и то десятый не закончила. Но она все понимает…

— Брагин, ты что тащишь? Разве такие наливки бывают? По цвету — денатурат!

— Ничего, тут у нас специалист по химии, он тебе определит, что это.

Однако Валя уже исчез. Он знал свою меру и умел незаметно исчезать из компании. Эта его способность обычно очень сердила друзей.

Кошелев стал объяснять Аркадию смысл жизни. Аркадий разложил ему кресло-кровать и слушал, пока Кошелеву не надоело говорить. Ему жалко было, что Валя ушел так внезапно. Потом Кошелев уснул, а Аркадий спать не мог и стал думать, что же с ним сегодня случилось. Может быть, просто тревожит какой-нибудь пустяк, просто засела где-то заноза и надо все хорошенько вспомнить, найти ее, вытащить и заснуть спокойно.

…Сегодня утром он дремал в институтском автобусе. Институт онкологии стоит среди соснового леса, в двух десятках километров от города, и весна, которая уже началась в городе, здесь еще не чувствовалась. Лаборатория у Аркадия была такая маленькая, что, сидя на стуле, можно было дотянуться до любого предмета в ней. За спиной в углу стоял баллон со сжиженным газом, и от него вдоль всей стены тянулся спектрофотометр. Над письменным столом на самодельных полках до потолка лежали справочники, книги и катушки кардиограмм. Слева у ног была смонтирована центрифуга, когда ее изредка включали, то от ее грохота весы под стеклянным колпаком теряли точность.

Справа за окном был виден лес. Низко над соснами, разворачиваясь в полете веером, пролетела стая ворон, черных в белесом небе. Аркадий слушал их нервное весеннее карканье и ничего не делал.