Заводской район

Через полчаса дождь начал редеть, медленно стали проявляться цвета за его завесой. Тяжело разворачивался на площадке автопоезд с длинной бетонной фермой, возникали вокруг него человеческие фигуры. Как вспышка, появились тени, отпечатались на охре песка. Еще минута — и дождь кончился.

А они все стояли у окна. Смотрели, как сразу увяз в грязи автокран, буксовал, окутывался сизым дымом. Опять начинало парить.

Позвонил Михалевич:

— Брагин, тебя к телефону.

Голос был чуть раздраженный: он, Михалевич, никому не запрещает пользоваться своим телефоном для личных дел, но разыскивать сотрудников по всему институту — это уже слишком.

— Алло, Аркадий?

Аркадий, улыбаясь, слушал торопливый Анин голосок. Поймал любопытный взгляд Михалевича, тот сразу уткнулся в отчет, а Аркадий повернулся к нему спиной.

— У вас там тоже гроза? — кричала Аня. — У нас небо раскалывается! В три забери меня со студии! Преступление — не искупаться в реке после такой грозы!. Слышал? Слышал, как бабахнуло? Я бросаю трубку, я боюсь говорить по телефону в грозу! Значит, в три!

Все еще улыбаясь, Аркадий положил трубку и сказал Михалевичу:

— Я с обеда уйду, ладно?

— Валяй. — Михалевич с деланньш вниманием читал отчет.

— Я завтра все закончу.

— Валяй, валяй.

«В три забери меня». Анины приказы всегда звучат женственно.

Освободилась она в начале пятого. Аркадий ждал ее в кафетерии напротив студии. Зной уже высушил асфальт и воздух, опять раскалились улицы.

Приятель Ани на своем «Москвиче» отвез их за сорок километров, где чистая и спокойная Свислочь, пересекая луг, наполнила до зеленых краев низкие берега. Машина свернула с дороги и, оставляя два следа в мокрой высокой траве, остановилась у воды. На другом берегу торчали из травы морды коров, а из близкой березовой рощицы слышался сдержанно-напряженный сигнал горна — там был пионерский лагерь. Бросаясь в воду, Аня охала, а потом, барахтаясь в ней, стонала от наслаждения. Приятель ее, молодой, весь заросший черными волосами толстяк, отдувался и бормотал сам себе:

— Ой, помереть мне, ой, помереть мне, братцы..

Замерзнув, лежали втроем на берегу, впитывая кожей солнце. Когда влезли в машину, Аня вдруг надумала окунуться в последний раз, и мужчины ждали ее в душном кузове, с улыбками прислушивались к ее ликующим крикам.

Работа Аркадия была почти закончена, завтра он должен сдать отчет.

Аркадий уже испытывал неприязнь не только к скучным страницам отчета, но и к столу, за которым они писались, к своей лаборатории и к самому себе. Он говорил себе, что не нужно думать о работе. Что бы сказала о нем Демина из восьмой палаты, если бы была жива? Аня шла к ним, выжимая на ходу волосы, и ее приятель в шутку стронул машину с места, как будто хотел уехать без Ани. Также в шутку — ей хотелось смеяться — Аня догнала машину, вскочила на ходу. Она расчесывала волосы и, стараясь увидеть себя в зеркале заднего вида, наваливалась на Аркадия плечом. Волосы пахли речной свежестью.

Они очень устали, им было жарко. После душа Аня снова ожила и распевала во все горло. Аркадий слышал ее из столовой. Ему хотелось пить, однако он удерживался от желания подойти к холодильнику, чтобы в полной мере насладиться мечтой о холодном вине, прежде чем утолить жажду. Ему казалось, что в этом и есть секрет злополучной, не дающейся формулы «жить просто, по-человечески». Потом он стоял под ледяным душем, а Аня готовила ужин.

— Я умираю от голода, — сказала она и похвасталась: — Я еще ни к чему не притронулась, не веришь?

— Не верю.

— Ну только чуточку.

За едой она рассказывала весь свой день, кто что ей сказал, и что она ответила, и какие есть у них плохие люди (это те, которые помогли получить роль ее сопернице), и какие есть хорошие (те, которые помогли Ане). Он любил смотреть, как она ест, и почти не слушал ее, а она возмущалась:

— Ну что ты так сидишь? Ты меня не слушаешь!

Он подкладывал в ее тарелку зелень и мясо и наконец почувствовал аппетит сам.

Открывая бутылку вина, он был почти счастлив.

— Ой, — сказала Аня, — дай мне.

У нее не хватило терпения налить в свой бокал, она перегнулась через стол и допила бокал Аркадия.

Месяц назад он сказал ей: «Если бы ты вышла за меня замуж, я был бы рад». Она удивилась. Он объяснил: «Я трус. Едва я начинаю ценить что-либо, я уже боюсь это потерять». — «У меня плохой характер». — «У меня тоже». — «Вот видишь? А у одного из двоих обязательно должен быть хороший». Плохим характером она считала способность плакать и падать духом из-за пустяков. Неудачи делали ее жестокой и глупой — ненадолго. Но, может быть, у нее будет впереди мало неудач? С неудачами он поможет ей справиться, лишь бы она умела радоваться удачам. Она добрая, Аня. Она лелеет в себе доброту. Она действительно отдает себя искусству, сохраняя для него свой характер — как сохраняют диетой фигуру, — сохраняя доброту и детскую непосредственность, и потому даже переигрывала в них в жизни.