Возвращаюсь в дом градоначальника Алвеца. Служанка индеанка принесла поесть. Только с наступлением темноты, можно передохнуть и заняться делами, а среди дня для отдыха — сиеста- приходится пытаться спать, среди всеобщего оцепенения и дремоты. Осатанев от изнеможения, истекая потом, хотя солнце уже давно зашло, проверяю: «Что там у нас на ужин?» Хрустящая, поджаренная в пальмовом масле смесь из рыбы, креветок, лука, томатов и жестокого перца. Волосатик кривится, но ест, у меня тоже нет сил просить принести что-нибудь другое. Не люблю я ни пальмового масла, ни перца. Из плодов пальмы «денде» вырабатывается пальмовое масло, что годится в пищу, а также для технических целей (смазывать колеса и канаты). А купленная утром у рыбаков рыба, полежав полчаса на этом адском пекле, буквально разлагается в кастрюле. Креветки же за полдня так испортятся, что потом тебя замучат понос и рвота. Но, на войне, как на войне. Дня через три выезжаем.
Ужин оказывается слишком обильным, так что мне не удается съесть его полностью (или от жары у меня сократился желудок?). Между тем Алвец опять досаждает мне, с просьбой взять его с собой. Понятно, почти все мы, испанцы, прибыли сюда с Кубы, где прошел значительный кусок нашей жизни. И вот теперь мы возвращаемся туда с огнем и мечем. Еще раз отказываю дону Мигелю, градоначальнику Веракруса, так походящему своим обличьем на сурового киношного пирата. У него и здесь будет полно дел. Кто мне обеспечит своевременную загрузку второй партии солдат? А ведь от этого зависят наши жизни, людей в поход отправляется гораздо меньше, чем фигурировало в наших расчетах. Но как-то придется выкручиваться. Дорога к победе будет преграждаться горами трупов.
Чтобы отвлечься, расспрашиваю у Алвеца, как разбиваются в округе плантации сахарного тростника. Они пока совсем маленькие грядки, покрытые торчащим зеленым частоколом, но если мы захватим Кубу, то сможем пересадить оттуда тысячу кустов, а это немалые деньги. Белое золото! А сало и солонину я себе и в Европе куплю!
Единственным сладким продуктом в старых средиземноморских цивилизациях был мед, этот счастливый результат слияния усилий пчелы, цветов и солнца. В античной Греции 500 граммов меда стоили целого барана.
Европа впервые узнала о тростниковом сахаре в период крестовых походов 1096–1270 годов. На ближнем Востоке и в Египте это полезное растение привили из Индии. На крестоносцев, сообщают в своих хрониках Жак де Витри и Альбер д’Экс, сахар произвел такое сильное впечатление, что они доставили его образцы домой. Однако попытки культивировать сахарный тростник в Европе результата не дали, и сахар, потребность в котором начала только расти, сразу стал предметом дорогостоящего импорта. Венеция, через которую велась торговля с Ближним Востоком и Индией, вывозила оттуда тростниковый сахар, рафинировала его и затем перепродавала всей Европе, включая Англию. Располагая сахарной монополией, Венеция наживала на новом продукте — люкс, продававшемся только через аптеки, просто сказочные барыши.
В пору своего начального распространения в Европе сахар входил в номенклатуру королевских подарков. Вот маленький эпизод, отмеченный в хронике XV столетия (около ста лет от сего момента). Египетский султан, желая задобрить Карла VII, который отзывал от него своего посла, направил ему в качестве дара… квинтал рафинированного тростникового сахара.
Но над сахарной монополией Венеции вскоре нависла смертельная угроза. Испанцы и португальцы разбивают крупные плантации сахарного тростника на ново освоенных островах Канарских, Мадейра, Зеленого Мыса, и уже в XV веке этот «европейский» сахар выступает серьезным конкурентом для восточного. Первенство сахарных прибылей переходит от Венеции к Лиссабону.
После следует открытие Нового Света и его сахарного тростника, правда растущего здесь в диком виде, но растущего очень бурно. Едва первый сахар прибыл в Европу, и первая полоса девственного леса была выжжена, как моментально серебряная и золотая посуда появилась на столах плантаторов, столь же богатых, как и у королей Старого Света. Огромные богатства свалились на них, как снег на голову. Хвастовство и бравада сахарозаводчиков были доведены до абсурда. Кушали они «а ля фуршетт», подражая европейскому дворянству. Стеганые халаты заказывали сразу в Дамаске. Сдергивали скатерти со стола вместе с посудой после каждого блюда, чтобы и скатерть и посуда использовались только однажды.
«Дамы» превратились в передвижные лавки драгоценностей. «Господа» делали визиты в свои владения или к соседям в гамаках, которые несли черные невольники в безупречно белых костюмах. Омовения совершали на манер римских императоров. Были ничем, хотели стать всем. Лет двести будет продолжатся это безумие, а потом сахар массово погонят из Индии (там дешевых рабочих рук намного больше) и все эти плантаторы опять превратятся в нищих голодранцев. Но как было сказано уже давным-давно, что исторические перспективы могут правильно оцениваться только с больших расстояний.