Завоевание Константинополя

465. Согласно Гунтеру Пэрисскому, погибли 2000 греков, убитых якобы теми латинянами, которых в свое время изгнали из Константинополя (см. выше, § 205), крестоносцы же будто бы потеряли всего одного человека. День, однако, им выдался суровый, и только назавтра, судя по письму Бодуэна I папе, они приступили к захвату жилищ, а тогда, т. е. 12 апреля, как сообщают Робер де Клари (гл. LXXVIII) и Гунтер Пэрисский (гл. XVIII), им было строго-настрого запрещено вторгаться в дома. О бесчинствах крестоносцев кратко упоминает Аноним Суассонский, по словам которого, «когда вся масса вошла в царственный град, то одних греков поубивали, других обратили в бегство, третьих, изъявивших готовность повиноваться, пощадили». Сведениями о вандализме крестоносцев изобилуют произведения греческих авторов, а также «Повесть о взятии Царьграда фрягами» безвестного русского очевидца захвата Константинополя. С особо глубокой скорбью рассказывает о кровавом избиении константинопольцев и о бесстыдном разграблении их имущества Никита Хониат — видный государственный деятель, писатель и историк, лично пострадавший от латинского погрома (он еле-еле спасся вместе с семьей благодаря дружеской помощи знакомого венецианца) и сохранивший для потомства яркие описания повальных грабежей, буйства и всевозможных непотребств крестоносцев. Ниже приводятся соответствующие фрагменты из его «Истории», где горько и гневно обличаются насилия латинян в захваченном ими городе: «Не знаю, с чего начать и чем кончить описания всего того, что совершили эти нечестивые люди... Бесстыдно бросились они грабить... не только имущество горожан, но и то, что посвящено Богу... Тому же, что нечестиво творили они в Великой церкви (т. е. храме св. Софии. — М. З.), трудно поверить. Алтарный престол, сложенный из драгоценных материалов, сплавленных огнем и слившихся друг с другом в вершину многоцветной красоты, необыкновенный и вызывавший удивление у всех народов, был разбит и разделен на части грабителями, равным образом и все церковные сокровища, несметные количеством и бесконечно прекрасные. Когда же им понадобилось, словно добычу, вывезти пресвятые сосуды и церковную утварь непревзойденного искусства и изящества, созданные из редких материалов, а также чистейшее серебро, покрытое позолотой, которым была выложена решетка алтаря, амвон и врата и которое было вплавлено во многие другие украшения, в святая святых храма они ввели мулов и оседланный вьючный скот, но так как некоторые животные скользили и не могли стоять на ногах на до блеска отполированных камнях, латиняне закалывали их мечами, так что божественный пол был осквернен не только пометом, но и кровью животных. Во всех отношениях трудно и почти невозможно было смягчить мольбами или как-то расположить к себе этих варваров, настолько они были раздражительны, прямо-таки изрыгая желчную ненависть при всяком неугодном им слове. Все могло разжечь их гнев, заслужить невежественную насмешку. Того же, кто хоть в чем-нибудь возражал им, отказывал им в желаниях, били за дерзость, а частенько обнажали против него и меч... В тот день, когда город был захвачен, грабители останавливались в любом доме, расхищали все, что находили внутри, допрашивали хозяев о припрятанном; некоторых они били, многих уговаривали добром, но угрожали всем. И даже тогда, когда одно они имели, другое выслеживали, одно лежало у них перед глазами и было принесено владельцами, а другое они отысками сами, даже тогда не было от них никакой пощады... Противник проводил время в бесчинствах, забавах, причем самых нечестивых, и в высмеивании обычаев ромеев. Одни из них, облачившись не к месту, для смеха в плащи с пурпурной каймой, болтались по улицам или разъезжали туда и сюда по городу, надев на головы лошадей головные уборы, крытые тонким полотном, и повязав их челюсти лентами из белого льна, которые [у сенаторов] висели за спиной. Другие носили писчие тростинки и чернильницы, а в руках держали книги, насмехаясь над нами, как грамотеями. Большинство же возили на лошадях изнасилованных ими женщин, некоторых из них в длинных одеждах, с непокрытой головой, с волосами, сплетенными сзади в один пучок, а женские шапочки и височные подвески волнистых волос водружали на лошадей. Целыми днями латиняне пировали и пьянствовали. Одни налегали на изысканные блюда, другие приказывали подавать себе пищу отцов, которая состояла из разваренных в котлах спин бычьего мяса, кусков свиной солонины, сваренной с мучнистыми бобами, а также из чесночных приправ и соусов из различных соков, острых на вкус. Когда же они делили добычу, то не было для них разницы между мирской утварью и священными сосудами: равным образом все использовали они для своих плотских нужд, не заботясь ни о Боге, ни о правосудии. Даже из божественных изображений Христа и святых они делали сиденья и скамейки для ног» (цит. по: Заборов М. А. История крестовых походов в документах и материалах. М., 1977. С. 268—269). В своем рассказе о бесчинствах латинян Никита Хониат сравнивает захват Константинополя 12 апреля 1204 г. с захватом Иерусалима 2 октября 1187 г. Салахом-ад-Дином, заявляя, что в своей бесчеловечности и алчности латиняне намного превзошли сельджуков. Некоторые исследователи сопоставляли описание константинопольского разгрома византийским историком с библейским плачем Иеремии, которого, кстати, часто упоминает и сам хронист.