Завоеватель Парижа

Император Павел всегда был благосклонен к Ланжерону. Павел ни к кому не мог привязаться надолго: он бурно влюблялся в людей, а потом также бурно их гнал. Быть фаворитом императора было выгодно, но в то же время очень опасно. Но все дело в том, что Ланжерон никогда не был его любимчиком. 

Будучи великим князем, Павел оценил, что Ланжерон посмел отказаться стать любовником его развратной матушки. Весьма ценил Павел и храбрость Ланжерона на войне, особенно при штурме Измаила. Вообще ему импонировал рыцарский дух графа.  

Ланжерон принимал внимание и заботу императора, но его бешеный нрав был ему довольно неприятен. Он знал, что Павел добр, щедр, но одновременно и жесток. Но более всего Ланжерон осуждал явные заигрывания Павла с Наполеоном. Он отличнейшим образом помнил заявление Павла: «Я проникнут уважением к Бонапарту и его военным талантам. Он делает дела, и с ним можно иметь дело».  

Ланжерон пытался повлиять на Павла, но вот что тот ответил на его увещевания: «Не надо, граф, терять из виду, что мое желание состоит в том, чтобы возвратить спокойствие Европе, и что, признавая Францию республикой и Бонапарта ее главой, я хочу отнять у Австрии, Англии и Пруссии средство преуспеяния в их системе возвышения, еще более опасной для всеобщего благополучия, чем принципы революционной Франции, и что, в конце концов, я предпочитаю существование одной гидры порождению многих». 

Знал Ланжерон и о том, что посланник Колычев должен был внушить первому консулу французской республики намерение принять титул короля и передать наследование короной своей семье. Ланжерону все это страшно не нравилось.  

«Авантюрист на троне все-таки остается авантюристом», — не раз говорил он.  

Внешняя политика императора, проводимая графом Ростопчиным, хитрым, беспринципным, готовым ради монаршего благоволения на все, вызывала у Ланжерона дикое раздражение. При одном виде Ростопчина он вспыхивал как свечка.  

Взгляд Ланжерона на отношения Российской империи с Францией находил полнейшую поддержку у великого князя Александра Павловича.  

Он слушал в высшей степени внимательно и с пониманием рассуждения графа, которые были, не только блистательно остроумны, но и во многом основательны.  

Ланжероновскую оценку личности Бонапарта великий князь находил весьма проницательной и был полностью солидарен в той мысли, что с такого сорта людьми никаких совместных дел нельзя никогда иметь.