Завоеватель Парижа

Второе письмо было от другого дядюшки — Шарля-Сезара герцога де Дама. Он тоже был очень дорог для Ланжерона.  

Именно Шарль-Сезар зазвал его в Америку. Он был адъютантом генерала де Рошамбо, командовавшего французским экспедиционным корпусом. Он провел в беседах с племянником не одну бессонную ночь, рассказывая ему о борьбе колоний с английской королевской властью.  

Сейчас Шарль-Сезар в срочном порядке призывал Ланжерона в Париж — нужно было обговорить детали готовившегося бегства короля Людовика XVI.  

Ланжерон схватил шляпу, шпагу и ринулся на дворцовую конюшню. Буквально через десять минут он уже мчался в Париж. Он был весь натянутый как струна. В глазах его горели огоньки надежды, упорства и желания спасти своего бедного, несчастного короля, кажется, был почти обречен.  

Путь из Версаля в Париж стал очень опасен — разбой был просто бешеный. Но Ланжерон думал о смертельной опасности, которая угрожала Людовику и Марии-Антуанетте.

Ланжерон принял участие в антиреволюционной деятельности как публицист и писатель-пародист. По приглашению известного тогда памфлетиста роялистского направления М. Палтье (M. Paltier) он вошел в редакцию такого издания, как «Les Actes des Apotres». Это была серия сатирико-политических брошюр, которые издавались на средства из собственной кассы короля Франции в качестве противовеса революционным листкам. В этих брошюрах в стихах, прозе и драматической форме высмеивались действия Учредительного собрания. Издание продержалось до октября 1791-го года — оно было прекращено по желанию самого короля, но шевалье Ланжерона де Сэсси в это время уже не было во Франции.

Во время французской революции, будучи в Лондоне, он писал для французских газет и сочинил несколько пьес: «Масаниэлла», «Розамонда», «Мария Стюарт» и «Притворное столкновение» (последняя пьеса, единственная комедия из всего этого списка, была даже тогда поставлена — случилось это в 1789-м году).

В 1789-м году дядюшка Ланжерона Рожер де Дам отправился искать счастья в Россию. Вскоре за ним и двинулся в Россию и племянник, для которого граф всегда был идолом (впрочем, был тут еще ряд причин, не говоря уже о французской революции). Появление их в Санкт-Петербурге, а затем и на театре военных действий с Турцией не осталось тогда незамеченным. Во всяком случае, в «Древней и современной истории России» Г.Кастельно сказано о появлении на российском горизонте дядюшки и племянника.

Эти факты пересказал и прокомментировал в седьмой песни романа в стихах «Дон Жуан» великий английский романтик Байрон:

«Когда бы нам (историк говорит)
Деянья русских описать досталось бы,
Тома б наполнить мог любой пиит —
И многое несказанным осталось бы!»
А посему о русских он молчит
И воздает хвалы (смешно казалось бы)
Десятку чужеземцев: Ланжерон,
Дамà, де Линь — вот русской славы звон!

Намечалась война Австрии с Турцией. Имея в виду данное обстоятельство, Ланжерон собирался поступить в австрийскую службу, но император Иосиф II отклонил его просьбу. Тогда Ланжерон отправился в Санкт-Петербург; найдя в России, без всякого сомнения, гораздо более ласковый нежели в Австрии прием.

Сохранилась собственноручная записка русской императрицы Екатерины II, в которой она, одобряя принятие полковника Ланжерона в русскую службу, оценивала его как полноценного и яркого представителя французской аристократической культуры, столь значимой для русской культуры и в целом для русской государственности, для русского дворянского самосознания, ориентирующегося на европейские ценности.

Вообще ведь у русской императрицы была целая теория трансплантации французской аристократической культуры на русскую почву. Как известно, из Франции прибыло под видом аристократов немало проходимцев, но в конце восемнадцатого столетия в пределах Российской империи оказались и подлинные носители французской аристократической культуры.