Завоеватели

Всё по очереди.

Новости из Шанхая:

В соответствии с директивами гоминьдана Китайская торговая палата издаёт постановление о конфискации принадлежащих китайским торговцам британских товаров. Начиная с 30 июля в течение года палата запрещает сбыт всех английских товаров, а также перевозку любых товаров английскими судами.

Шанхайские газеты предсказывают, что британская торговля сократится на 80%.

Английские торговые операции в Китае (не считая Гонконга) оценивались в прошлом году в 20 млн. ливров.

Гонконг может рассчитывать только на армию Чень Тьюмина.

Николаев получил записку, написанную печатными буквами, с текстом следующего содержания: «Если завтра Лина не отпустят на свободу, заложники будут казнены». Действительно ли террористы захватили заложников? Николаев так не считает. Но ведь много наших посланы с заданием, и у нас нет какой-либо возможности проверить.

6 часов

Вестовой, посланный из тюрьмы, приносит Гарину бумаги — протокол допроса Лина.

— Он заговорил?

— Да, ещё один подтверждает, что Николаев прав, — отвечает Гарин. — Не многие могут устоять перед пыткой…

— А… это долго длилось?

— Да нет, конечно!

— Что с ним сделают?

— Что, чёрт возьми, ты хочешь, чтобы с ним сделали? Руководителя террористов на свободу не отпускают.

— В таком случае?..

— Тюрьмы, разумеется, переполнены… Ну словом, его будет судить трибунал особого назначения. Да, как говорит Николаев, всё тайное становится явным: мы знаем теперь, во-первых, где Гон и, во-вторых, что именно по его приказу убит Чень Дай; убийца — слуга-китаец.

— Но у нас ведь были осведомители в доме Чень Дая?

— Только один — слуга-китаец, который работал и на нас, и на наших врагов. Он нас обманывал, но недолго. Разумеется, его уже взяли. Немного позднее его показания будут использованы на процессе, если процесс состоится…

— Довольно рискованно, ты не считаешь?

— Если Николаев на несколько дней лишит его снадобья и пообещает сохранить жизнь, тот скажет что следует…

— Стало быть, есть ещё люди, которые верят подобным обещаниям?

— Ну, хватит и того, что ему не станут давать опиума…

Гарин обрывает фразу и пожимает плечами, затем медленно произносит:

— Как ужасающе просто — умереть человеку…

И несколько мгновений спустя, следуя за ходом своих мыслей:

— Впрочем, почти все свои обещания я выполнял…

— Но как, по-твоему, смогут они различать…

— Ну а по-твоему, что я тут могу сделать?

8 августа

Вчера вечером арестовали Гона.

* * *

В Гонконге англичане постепенно собирают людей, которые должны возобновить работу в порту. Это вьетнамцы и японцы, в настоящее время они живут в барачных лагерях, ожидая распоряжения губернатора. Когда англичане будут располагать достаточно большим количеством рабочих, они организуют заново все службы, и жизнь в городе сразу же восстановится. Наши действия будут сведены на нет, множество судов, нагруженных товарами, возобновят свой путь на Кантон, и могучий костяк острова снова обретёт покинувшую его жизнь… Это случится, если декрет, который мы ждём, не будет подписан. Подписанный же декрет означает поддержку войны профсоюзами, утверждение, что такова воля самого кантонского правительства, и признание могущества Интернационала в Китае.

На следующий день

Гарин сидит за столом, вид у него очень усталый, спина сгорблена, руки подпирают подбородок, локти по обыкновению лежат на бумагах, отчего те становятся мятыми. Пояс висит на стуле. Услышав шаги, Гарин открывает глаза и, медленно отводя рукой волосы со лба, поднимает голову; входит Гон в сопровождении двух солдат. Гон сопротивлялся при аресте. На его лице следы побоев. В маленьких азиатских глазах застыла скорбь. Войдя в комнату, Гон останавливается у дверей, руки за спиной, ноги широко расставлены.

Гарин смотрит на него выжидающе — из-за начинающегося приступа лихорадки он в каком-то оцепенении. Совсем сгорбившись, он покачивает в изнеможении головой справа налево, как будто собирается заснуть. Внезапно, овладев собой, он делает глубокий вдох и пожимает плечами. Подняв именно в эту минуту глаза под нахмуренными бровями, Гон видит жест Гарина. Вырвавшись на какой-то миг из-под стражи, он бросается к револьверу, который лежит в кобуре на стуле, и тут же падает, сбитый с ног ударом приклада.

Гон поднимается с пола.

— Довольно, — говорит Гарин по-французски. И на кантонском диалекте добавляет: — Уведите его.

Солдаты уводят Гона.

Молчание.

— Гарин, кто должен выносить ему приговор?

— Когда я увидел, что он здесь, то чуть было не встал и не сказал: «Ну так и что?» — как мальчишке, наделавшему глупостей. Поэтому я и пожал плечами, а он подумал, что я хочу его оскорбить… Ещё одно… Как всё это нелепо!

Затем, как будто расслышав внезапно вопрос, который я задал, он добавил более энергичным голосом:

— Суда ещё не было.

На следующий день

Гарин передаёт фабриканту часов фотографии Чень Дая и Сунь Ятсена, украшенные антианглийскими надписями; это образцы для футляров. Вестовой приносит запечатанный пакет.

— Кто это доставил?

— От постоянного комитета докеров, комиссар.

— Человек, который принёс это, ещё здесь?

— Да, комиссар.

— Впусти его. Ну скорее же!