Завсегдатай

Русский язык, писал он, рожден другой жизненной стихией, он назначен выразить другую природу, другой характер, другой народ. Узбек, живущий большую часть года под палящими лучами солнца, никогда не скажет ласково-уменьшительно «солнышко»; зато к луне, связанной с благодатной ночной прохладой и умиротворением, у узбека совсем иное отношение — все красивое и желанное он называет «луноликим», «луноподобным», да с такой интонацией, что для русского слуха это может показаться по меньшей мере вычурным. А слово «лес» существует для узбека лишь как метафора, выражающая нечто сложное, запутанное, темное. И поэтому откровенно метафоричным было для Пулатова название повести «Окликни меня в лесу». Оно предлагало читателям «чтение некой условно-притчевой аллегорической повести», в которой органически возникали некоторые сказочные элементы, тесно переплетенные с реалистическими.

А затем вступают противоречия жанра, в котором реалистическая и притчевая проза рождают в своем столкновении новое качество — прозу параболическую, предполагающую, как я уже говорил в связи с «Владениями» двойное прочтение: как вполне реалистическую вещь и как символико-аллегорический подтекст, сокрытый в паузах, интонации, метафорах и т. д. Пожалуй, нет сегодня в нашей литературе другого такого прозаика, у которого за неоспоримой пластичностью, реалистической достоверностью ощущался бы столь выразительно некий символический пласт, символический смысл, образованный общими раздумьями о жизни.

Парабола оказалась для Пулатова тем наиболее удачным типом повествования, в котором осуществляется у него слияние восточного образа мышления и русской реалистической прозы, вносящей в стилистику, по его словам, ту долю серьезного, глубокого, что всегда подразумевается под понятием «русская литература».

А все эти, казалось бы сугубо литературные, противоречия, раздвоения — двух языков, языка и образа жизни, разных жанровых потоков, двух литературных традиций — органично и естественно сочетаются с осознанием двойственности, внутренней противоречивости целостных героев.

По представлению Пулатова, в литературе существует два типа героев, которые соответствуют принятому у древних бухарских филологов образному определению «санъати руз», что в переводе означает искусство, обращенное к дню, и «санъати шаб» — искусство, обращенное к ночи. Герой-современник, близкий и понятный в насыщенной и быстротекущей действительности каждого дня, — и герой, словно возникающий в прохладной, величественной и тихой ночи, полной эпической мощи и созерцания вечных истин. И оба героя не противопоставлены, а соединяются у Пулатова, обозначая реальные противоречия жизни и выводя к осознанию общих закономерностей человеческого бытия. Не таковы ли эпичный Каип и кажущийся его антиподом Алишо?!

Вот как характеризовал критик П. Ульяшов своеобразную интонацию повести «Впечатлительный Алишо»: «Возможно, скажут, что автор-де сам иронически относится к своему герою. Да, ирония — прекрасное свойство, но, смею думать, в повести об Алишо она не более чем игра и мало что меняет в сущности героя и в нашем к нему отношении. Потому что автор, на мой взгляд, относится к своему герою столь же серьезно, сколь и иронически, пожалуй, даже в основном серьезно».

И эта двойственность отношения выражена в самом заглавии повести. Оно иронично, ибо впечатлительность никогда не относилась к «мужским» добродетелям. Но может быть сказано и всерьез: обостренно воспринимающий. Это «совмещение» и стало стилевой доминантой всей повести и характера центрального героя.

Раздвоенность характера Алишо как его психологическое свойство имеет много истоков и проявлений. То жена Мариам разделяется в его представлении на сегодняшнюю жену и давнюю шестнадцатилетнюю возлюбленную и в этом раздельном восприятии сказывается неотвратимая смена ощущений «от сознания того, что наступила другая жизнь, жизнь дня, а ее надо признать, покориться — ведь ее ценности… совсем иные, чем ценности ночных фантазий; трудно сводить их, они разные и несравнимые, и в каждый момент принимаешь то, что ощущаешь истинным». А на эти частые перемены мнимого и подлинного накладывается свойство актерскойпрофессии героя, в которой заложено беспрестанное противоречие между изображаемой им жизнью и жизнью подлинной. Все это прекрасно уловлено Пулатовым и составляет основу тончайшего психологизма этой повести.