Завсегдатай

Сколько раз бывало: перед каким-нибудь боем он, Беков, со страстной своей убежденностью доказывал, что победа близка, что стоит сделать только последнее усилие — и восторжествует мир, и воины его, забыв о боли, о смерти, об усталости, бесстрашно бросались на басмачей и побеждали.

Так было и сейчас. Но Нуров тряхнул головой, отодвигая от себя прекрасную картину, и вздохнул:

— А как река, товарищ инженер? Будут расти город и колхоз. А воды ведь не прибавится в реке…

Но Беков не дал ему закончить. Здесь он тоже был спокоен.

— Надеюсь, теперь ясны ваши старые заблуждения? — обратился Беков к инженеру.

— Да, да, возможно, я ошибался.

У инженера, как и у Нурова, было беспокойство по поводу реки, но командир всякий раз разубеждал его, потому что это было совсем не самое важное. И вот наконец инженер смог уговорить себя, что заблуждается. И не потому, что проверил что-то или подсчитал. Ему, как и Бекову, надоело думать, что есть и нечто такое, что может стать преградой великой идее. И он выбросил прочь все сомнения.

— Просто я высказывал свои опасения…

— Верю, верю. Вы честно заблуждались. Мы всё заставим работать на людей: и пустыню, и реку. Приезжайте лет через десять — убедитесь, что волновались напрасно.

— Спасибо, — инженер поклонился и вышел.

Снова они были вчетвером. Как много дней назад. Вот так собирались в походной юрте — командир Беков, два его заместителя и адъютант. Где-нибудь в пустыне, куда привела их война. Где-нибудь среди песков, где коршуны ждали их трупов и трупов их врагов. Коршунам все равно, они не разбирались в знаменах, которыми трупы были покрыты…

Помолчали.

«Все хорошо, — думал Беков, чувствуя усталость после встречи с инженером, — все чудесно кончилось… Нуров трудится, пожалуй, больше всех, как вол. И он поднимет колхоз. Правда, не хватает у него идей, работает он немного по старинке. И нечуток к людям. Но это пройдет… Турсунов, наоборот, верит во все, но он слаб волей. Надо будет помогать ему… Прекрасные воины у меня, предан Эгамов. Они потянут все…»

В комнату вошел охранник, неся глиняный кувшин со спиртом.

Беков вынул из тумбочки стаканы. Командир стал пить в последнее время, но пил всегда в одиночестве, закрывшись. Любил говорить сам с собой. Вспоминал мать и деревню, где родился. Очень хотелось ему, чтобы кто-нибудь из близких увидел, чего он достиг. Но у Бекова никого не осталось. Родителей его басмачи повесили, когда узнали, кто их сын.

Все, кроме Турсунова, выпили не без удовольствия, только он один страдал, когда пил. Натура его была слабой и требовала к себе бережного отношения, и, глядя на него, вдруг подумал Эгамов:

«Сможет ли этот человек заменить нам командира? Быть таким, как он, отцом воинов?»

Но тут же успокоился Эгамов, вспомнив, что Беков обещал забрать его, Эгамова, с собой в Бухару.

Турсунова самого мучили подобные мысли. Он не мог быть таким популярным, как Беков — трезво оценивал Турсунов свои способности.

«Успокойся и не думай сейчас об этом», — стал уговаривать себя Турсунов, страдая от жара в груди и тошноты. Ему хотелось, чтобы кто-то пожалел его, ради этого готов он был на четвереньках уползти под стол и уснуть у ног Бекова. И проснуться завтра другим человеком и вершить дела.

«Как уедет Беков, женюсь обязательно», — вдруг решил он, закрывая глаза.

Он вздрогнул от хохота Нурова.

— Беков лезет туда, наверх! — закричал Нуров, показывая на потолок.

— Не это важно, — сказал командир.

— А в нас с Турсуновым будут стрелять. Они постараются убить нас!

Впечатлительного Турсунова очень напугали эти слова. Он уселся поглубже на кровать и опустил голову.

«Проклятье, — подумал он. — Почему я в этом водовороте? Все эти сдвиги, стройки, выстрелы из-за угла… Откуда я взялся, чтобы жить этим?»

— Командиру тоже будет нелегко, — сказал наконец Турсунов совсем не то, что думал.

Но Беков сделал ему знак: не надо возражать Нурову в минуты его душевного беспокойства.

А Нуров возбуждался с каждым словом.

— Они притаились везде. На деревьях, в стогах сена. Я хорошо знаю их повадки. Вот! — Вынув наган, он стал бить им по столу, потому что в глубине души и ему, Нурову, вдруг стало страшно остаться без Бекова. Как ни независим был председатель, он знал, что есть командир, на которого можно положиться.

— Где бы я ни был, я буду помогать заводу. — повернувшись к Турсунову, пообещал командир.

— Да, прошу тебя. Я просто один не справлюсь.

Кашляя и задыхаясь, Нуров подбежал к двери и стал звать шофера:

— Заводи машину, едем!.. Ты не знаешь, вернулся ли хромой Сираж?

— Он расстрелян, товарищ председатель, — послышался со двора спокойный голос шофера.

— Нет, он вернулся. Он обещал! — Нуров верил в то, что говорил. Недавно один на коне пустился он по степи вдогонку за кулаком Сиражем, который поджег колхозный хлопок. В единоборстве получил Нуров удар ножом в голову, месяц пролежал в бухарской больнице в бреду.

Выздоровел, но не избавился от навязчивой идеи: Сираж должен вернуться.

— Вы же сами его расстреляли, — терпеливо разъяснял ему шофер.