Завсегдатай

Вали-баба из приличия молчал, смутно понимая, что., видимо, все должно быть так, как решили старые мастера. Зато Калихан не выдержал и засомневался насчет цвета деревьев.

— Видите ли, друг мой, — объяснил ему Мусаев., — мастера тем были и велики, что не торопились передать свое первое впечатление от окружающего… Действительно, все должно быть наоборот, красной — река пустыни, а зелеными деревья. Но если поломать обыденное и не бояться показаться странным, то вое выйдет гораздо сложнее, как у этих мастеров.

«Все это прекрасно, — думал Вали-баба, не слушая Мусаева, — справились. Молодцы. Но чем же теперь их занять? Вот горе… завтра же устроят голодовку. И будут правы».

Единственное, что теперь остается Вали-баба, — это по-человечески поговорить с Мусаевым, — объяснить ему обстановку.

Вечером беглец был приведен к Вали-бабе в кабинет.

Он лишь делал удивленные глаза, когда слушал старшего караульного, в душе же давно подозревал, что такой разговор состоится, ибо знал, что, кроме многих других, есть в системе Вали-бабы одна главная брешь, которую необходимо тут же использовать против него самого, а именно — неспособность караульных обеспечить беглецов работой в пределах замка.

Об этом он знал еще в самый первый день, когда их сюда доставили, думал, что все ограничится уборкой замка или еще какими-нибудь мелкими работами на полдня.

О росписях, конечно, не подозревал, потому и растерялся, но ребята справились за два с лишним дня.

— В замке работы больше нет, — сказал Вали-баба. — Я рассчитывал, что человек, посланный в колонию, сегодня к утру вернется, и мы сможем распрощаться. Но, видимо, у него захворала лошадь…

— Да, это не шутка отмахать сто двадцать километров на лошади по пескам, — согласился беглец. — Надо было вашему гонцу проплыть сначала километров двадцать по реке, а там шоссе, можно сесть на автобус до станции. А оттуда уже пять часов езды верхом до колонии.

— Вам легко говорить, — вздохнул Вали-баба, — вы все это знаете. А мы тут живем, отгороженные от мира вот этим замком и рекой. И не знаем, где станция, а где колония… Одним словом, работы больше нет. Прошу объяснить это вашим друзьям…

— Нет, нет, не принуждайте меня! — взмолился беглец. — Я не в силах прийти и сказать им: вас лишили главного в вашей барачной жизни — возможности забыться в работе.

— Тогда как же? Посоветуйте, как найти выход… Поймите, я никогда не думал, что мне придется быть для вас временно всем: и начальником колонии, и следователем. Я всего лишь скромный караульный, — растерянно говорил Вали-баба. — Я не могу полностью заменить вам вашу прежнюю жизнь.

Мусаев призадумался, потом развел руками, как бы сожалея, что Вали-баба действительно не может устроить им прежнюю жизнь в колонии со всеми ее правилами, и тихо, как бы все еще сомневаясь, сказал:

— Тогда, может быть, дать им взамен утраченного нечто другое? Ну, скажем, реже запирать в комнатах, пусть побольше гуляют в замке.

— Что ж, разумно, — быстро согласился Вали-баба, — при условии, конечно, что никто не станет злоупотреблять свободой.

17

Теперь им предоставили возможность почти целыми днями прогуливаться в замке.

Беглецам разрешалось появляться во дворе, на гранитных дорожках между тремя главными помещениями и даже подниматься по железным лестницам на крепостную стену, к сторожевым башням, разумеется, под неусыпным наблюдением караульных.

Снизу, из села, их трудно было разглядеть, и строители до сих пор считали Вали-бабу и его товарищей пропавшими без вести.

Беглецы, а с ними и бдительные дозорные, свободно прогуливались по дорожке крепостной стены, заходили в сторожевые башни, смотрели оттуда во двор замка, на село за рекой, разговаривали подолгу, спорили, обсуждая сказанное как-то Мусаевым.

Беглый инженер, поднявшись впервые наверх, высказал мнение, что замок постепенно, миллиметр за миллиметром, уходит под землю, расшатанный близостью речных вод, и что в будущем, может лет через сто, земля полностью покроет его вместе со сторожевыми башнями.

— Чепуха какая-то! — засомневался Вали-баба, но Мусаев стоял на своем, утверждая, что интуиция инженера, имевшего дело с подпочвенными водами, подсказывает ему гибель этого мрачного сооружения.

— Смещение фундамента я заметил, еще когда копал здесь подкоп, поверьте мне! — спорил Мусаев.

— Но можно ли как-то спасти замок? — спросил озабоченный Вали-баба.

— Можно, конечно, если перенести его далеко в пустыню.

— А как же наше село? Ведь еще отцы наши и деды жили рядом с этим замком…

— Да, обидно, конечно, — согласился Мусаев. — Есть, правда, еще один способ, но он очень трудный и Требует миллионных затрат, — это прорыть глубже подпочвенных вод тоннели и залить их железобетоном. Но это, повторяю, слишком расточительно и вряд ли селу вашему разрешат этим заняться.

После этого разговора Вали-баба погрустнел, почувствовав усталость и равнодушие ко всему.

«Да… Вот и замок наш, оказывается, уходит. Теряем мы его», — думал он, понимая, что вместе с замком уходит многое из его жизни, привязанности и привычки, и не только его, но и товарищей, всех жителей Гузара.