Завтра была война

– Это Есенин, – сказала Искра, когда Вика замолчала. – Это упадочнический поэт. Он воспевает кабаки, тоску и уныние.

Вика молча усмехнулась, а Зиночка всплеснула руками:

– Ну и пусть себе упадочнический-разупаднический! Это изумительные стихи, вот и все. И-зу-ми-тель-ны-е!

Искра промолчала, поскольку стихи ей очень понравились и спорить она не могла. И не хотела. Она точно знала, что стихи упадочнические, потому что слышала это от мамы, но не понимала, как могут быть упадочническими такие стихи. Между знанием и пониманием возникал разлад, и Искра честно пыталась разобраться в себе самой.

– Тебе понравились стихи? – шепнула она Сашке.

– Ничего я в этом не смыслю, но стихи мировецкие. Знаешь, там такие строчки… Жалко, не запомнил.

– «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» – задумчиво повторила Искра.

– «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» – вздохнул Сашка.

Вика слышала разговор. Подошла, спросила вдруг:

– Ты умная, Искра?

– Не знаю, – опешила Искра. – Во всяком случае, не дура.

– Да, ты не дура, – улыбнулась Вика. – Я никому не даю эту книжку, потому что она папина, но тебе дам. Только читай не торопясь.

– Спасибо, Вика. – Искра тоже улыбнулась ей, кажется, впервые в жизни. – Верну в собственные руки.

На улице два раза рявкнул автомобильный сигнал, и Вика стала прощаться. А Искра бережно прижимала к груди зачитанный сборник стихов упадочнического поэта Сергея Есенина.

Глава 3

Школу построили недавно, и об открытии ее писали в газетах. Окна были широкими, парты еще не успели изрезать, в коридорах стояли кадки с фикусами, а на первом этаже располагался спортзал – редчайшая вещь по тем временам.

– Прекрасный подарок нашей детворе, – сказал представитель гороно. – Значит, так. На первом этаже – первые и вторые классы; наверх не пускать, чтобы на перилах не катались. На втором, соответственно, третьи и четвертые, и так далее по возрастающей. Чем старше учащийся, тем более высокий этаж он занимает.

– Это удивительно точно, – подтвердила Валентина Андроновна. – Даже символично в прекрасном нашем смысле этого слова.

Валентина Андроновна преподавала литературу и временно замещала директора. Ее массивная фигура источала строгость и целеустремленную готовность следовать новейшим распоряжениям и циркулярам.

Сделали согласно приказу, добавив по своей инициативе дежурных на лестничных площадках со строгим уговором никого из учеников не пускать ни вниз, ни вверх. Школа была прослоена, как пирог, десятиклассники никогда не видели пятиклашек, а первогодки вообще никого не видели. Каждый этаж жил жизнью своего возраста, но зато, правда, никто не катался на перилах. Кроме дежурных.

Валентина Андроновна полгода исполняла обязанности, а потом прислали нового директора. Он носил широченные галифе, мягкие шевровые сапоги «шимми» и суконную гимнастерку с огромными накладными карманами, был по-кавалерийски шумлив, любил громко хохотать и чихать на всю школу.

– Кадетский корпус, – заявил он, ознакомившись с символической школьной структурой.

– Распоряжение гороно, – со значением сказала Валентина Андроновна.

– Жить надо не распоряжениями, а идеями. А какая наша основная идея? Наша основная идея – воспитать гражданина новой социалистической Родины. Поэтому всякие распоряжения похерим и сделаем таким макаром.

Он немного подумал и написал первый приказ:

«1‑й этаж. Первый и шестой классы.

2‑й этаж. Второй, седьмой и восьмой.

3‑й этаж. Третий и девятый.

4‑й этаж. Четвертый, пятый и десятый».

– Вот, – сказал он, полюбовавшись на раскладку. – Все перемешаются, и начнется дружба. Где главные бузотеры? В четвертом и пятом; теперь на глазах у старших, значит, те будут приглядывать. И никаких дежурных, пусть шуруют по всем этажам. Ребенок – существо стихийно-вольное, и нечего зря решетки устанавливать. Это во-первых. Во-вторых, у нас девочки растут, а зеркало – одно на всю школу, да и то в учительской. Завтра же во всех девчоночьих уборных повесить хорошие зеркала. Слышишь, Михеич? Купить и повесить.

– Кокоток растить будем? – ядовито улыбнулась Валентина Андроновна.

– Не кокоток, а женщин. Впрочем, вы не знаете, что это такое.

Валентина Андроновна проглотила обиду, но письмо все же написала. Куда следует. Но там на это письмо не обратили никакого внимания: то ли приглядывались к новому директору, то ли у этого директора были защитники посильнее. Классы перемешали, дежурных ликвидировали, зеркала повесили, чем и привели девочек в состояние постоянно действующего ажиотажа. Появились новые бантики и новые челки, на переменах школа победно ревела сотнями глоток, и директор был очень доволен.

– Жизнь бушует!

– Страсти преждевременно будим, – поджимала губы Валентина Андроновна.

– Страсти – это прекрасно. Хуже нет бесстрастного человека. И поэтому надо петь!

Специальных уроков пения в школе не было из-за отсутствия педагогов, и директор решил вопрос волюнтаристски: отдал приказ об обязательном совместном пении три раза в неделю. Старшеклассников звали в спортзал, директор брал в руки личный баян и отстукивал ритм ногой.