Завтра – это когда?

Когда я проснулась, было светло; я прикинула, что проспала часов десять, без таблеток и кошмаров. Огляделась – такая странная комната, словно из далекого детства: две металлические кровати, подушки в белых наволочках, Шифоньер с большим зеркалом, и по сторонам стола два стула. Тем не менее пестренькие занавески на окнах делали ее уютной. Славная комната, спокойная, безопасная. И тут же поежилась под одеялом: непременно следовало наведаться домой, этого совсем не хотелось, но у меня не было с собой даже зубной щетки.

Я тянула, сколько могла: позавтракала – Ханифы не было дома, но на столе стояла тарелка со свежими пирожками – сполоснула чашку, постояла перед старым зеркалом. Действительно плохая стала. Потом тряхнула головой, сказала вслух «пора!» и шагнула за дверь. На этот раз замок вел себя прилично, я сложила в пакет необходимые вещи и зашла на кухню взять продукты из холодильника. Когда я укладывала их в хозяйственную сумку, за спиной раздался грохот. От неожиданности я присела, оглянулась – на полу коричневые черепки керамической вазы, что стояла на одном из шкафов.

Я не стала задерживаться, точнее, испарилась из квартиры в минуту. На Ханифиной кухне под ярким китайским календарем отдышалась, посидела, подумала, решила выйти на улицу, однако вновь почувствовала необъяснимую слабость, прилегла прямо поверх пикейного покрывала и заснула. Да как! Ханифа разбудила меня лишь к ужину. Есть почему-то не хотелось, тянуло опять в постель. Было неловко перед хозяйкой, но я ничего не могла с собой поделать, глаза слипались, и я вновь отключилась.

На следующий день я сказала себе: все, хватит, берись за весла. Привела себя в более-менее божеский вид, подкрасила губы. Господи, как тетя Люба издевалась над моими попытками выглядеть по-человечески!

– Опять мажешься? Зря стараешься: поматросит и бросит.

А кто поматросит? Я никогда ничего ей не рассказывала, она даже о Леше не знала, но этот припев я слышала столько раз, что, кажется, поверила в него. Не из-за того ли… Стоп, об ушедших ничего, кроме хорошего.

Я бродила по городу целый день, заходя в магазины, что встречались на пути. Несмотря на горячее желание тети Любы превратить меня в некий средний род, я все же осталась существом женского пола: любила помечтать, мысленно примеряя на себя то костюм от Ральфа Лорена, то блузку от Нины Риччи, то норковую шубейку. И, естественно, благоухала при этом продукцией Диора – выходило замечательно. Этакие фантазии в стиле блюз. Мой спортивный облик объяснялся одним – зарплатой; под брюками не видны ни заштопанные колготки, ни ботинки, которые носишь пятый сезон. Брюки всегда были черными, когда они занашивались до полного непотребства, я покупала другие того же цвета, чтобы тетка не заподозрила подмены – я всячески стремилась избегать конфликтов. По этой же причине основная гамма моей одежды была черно-бело-серой, то есть до крайности изысканной и безмерно мне опостылевшей. Одно и то же изо дня в день, из года в год, четко очерченный всяческими «нет» и «ты не можешь себе этого позволить» круг, который, как уверяют психологи, в конце концов обеспечит вялотекущую шизофрению. Мышиное существование и вечные мечты о радужных крыльях – опасное соседство.

Яркая афиша частной галереи звала на выставку акварели, но и это заманчивое двухсотрублевое предложение было мне пока не по карману: судя по всему, моя планида занимала незавидное положение в небесной иерархии, поэтому рассчитывать следовало лишь на бесплатные развлечения.

Когда мы сели ужинать, Ханифа вдруг вспомнила:

– В твоем ящике бумага какая-то.

– Реклама, наверно, вечно проспекты засовывают.

– Что же ты не ешь ничего? На работе обедала? Так это уж давно.

Я что-то промямлила, соображая, что с утра потребила лишь пирожок да чашку чая. Есть не хотелось совершенно, однако из уважения к кулинарным способностям Ханифы пришлось все же одолеть пару оладий со сметаной, и, чтобы прервать ее сетования по поводу моего никудышного аппетита, я спустилась к почтовым ящикам. За синей металлической дверцей лежала короткая записка: «Зайдите на почту». Я показала ее Ханифе:

– Может, Оля деньги прислала?

– Извещение бы оставили, – возразила моя хозяйка.

Справедливое замечание. Но тогда что же там? Но час для визита в почтовое отделение был слишком поздний, и я решила наведаться туда утром «перед работой» – мне не хотелось рассказывать трудяге-Ханифе об отпуске, как-то неловко было.

Телеграфная барышня, вручившая мне коричневатый бланк, почему-то отвела глаза; я поблагодарила ее и разорвала бумажную скрепу. Текст был такой неожиданный, что вначале я ничего не поняла: «Во вторник седьмого умерла бабушка тетя Рита похороны десятого Дима». Я с трудом продиралась сквозь пропущенные знаки препинания к смыслу, осев у стола и не отрываясь от плохо пропечатанной строчки из одних заглавных букв. Господи, что я рассиживаю, в аэропорт надо!

Я разыскала Ханифу, прочитав телеграмму, та только руками всплеснула:

– Да что же это на тебя все валится!