Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата

Меня предупредили о предстоящей «репатриации» за две недели до того, как я должен был покинуть Бенин-хоум. Лесли сказал, что мне предстоит вернуться в семью и налаживать нормальную жизнь. Те две недели показались мне более долгими и томительными, чем восемь месяцев, проведенных в реабилитационном центре. Смогу ли я снова жить в семье? Долгие годы я был предоставлен сам себе и жил без чьего бы то ни было руководства. Мне не хотелось бы показаться черствым и неблагодарным, если я буду вести себя слишком уж независимо и отстраненно. Дядя ведь не обязан был брать меня к себе. И потом, что делать, когда мучают мигрени и ночные кошмары? Как я объясню новым родственникам, особенно детям, периодические приступы тоски и уныния? Их не всегда возможно скрыть, они отражаются у меня на лице… Ответов на эти вопросы не было. Я поделился своими сомнениями с Эстер. Она уверила, что беспокоиться нечего, все будет нормально. Но простых слов ободрения мне было мало.

Ночами я лежал в кровати, уставившись в потолок, и думал. Почему мне удалось выжить в этой войне? Почему все мои близкие родственники погибли, а я остался невредимым? Сплошные загадки! Играть в настольный теннис и футбол расхотелось, но, правда, к Эстер меня тянуло каждый день. Я здоровался и спрашивал, как у нее дела, а потом погружался в свои мысли. Что же мне делать потом, после ухода из центра? Иногда Эстер приходилось щелкать пальцами перед моим носом, чтобы вернуть меня к реальности. Вечерами мы подолгу молча сидели на веранде с Мохамедом, Альхаджи и Мамбу, но я даже не замечал, как они ближе к ночи вставали с нашей длинной скамьи и уходили спать.

И вот наконец настал день отъезда. Вещей у меня было немного, и я их все сложил в большой пакет. Туда поместились пара кроссовок, четыре футболки, три пары шортов, зубная щетка и паста, крем для кожи, плеер и несколько кассет, две рубашки с длинным рукавом, две пары брюк и галстук – выходную одежду мне принесли для выступлений на конференциях. Собравшись, я сел и стал ждать. Сердце мое учащенно билось, прямо как в тот день, когда мама впервые привезла меня в школу-интернат. И вот послышался гул мотора. Подскакивая на ухабистой дороге, к центру приблизился микроавтобус. Я подхватил пакет и пошел к медпункту – именно оттуда меня должны были забрать. Мамбу, Мохамед и Альхаджи пришли меня проводить. Из медпункта вышла улыбающаяся Эстер. Автобус подъехал к воротам и припарковался возле них. Рядом с водителем сидел Лесли, он должен был сопроводить меня в мой новый дом.

Послеполуденное небо было ясным, но солнце светило как-то тускло, а в тот момент вообще спряталось за единственное набежавшее облачко.

– Надо идти, – сказал я друзьям дрожащим голосом. Я протянул руку Мохамеду, но он рванулся вперед, и мы крепко обняли друг друга. Мамбу не стал дожидаться, пока друг детства отпустит меня, и присоединился к нашим объятиям. Он сжал меня так крепко, будто прощался навсегда. (Родственники Мамбу нашлись, но отказались брать его к себе. Потом я узнал, что он опять отправился воевать.) Последним подошел Альхаджи. Он сжал мою руку, и мы долго смотрели друг другу в глаза, вспоминая все, что нам довелось пережить вместе. Потом я похлопал его по плечу, а он улыбнулся: понял, что этот жест означает нечто вроде «все у нас будет хорошо». Я его после этого больше никогда не видел, потому что он часто переезжал из одной приемной семьи в другую. На прощание Альхаджи сделал шаг назад, отдал мне честь и прошептал: «До свидания, командир отряда!» Я опять похлопал его по плечу, но не стал отдавать честь. Тут приблизилась Эстер. В глазах у нее стояли слезы. Она обняла меня крепче, чем обычно, но я не мог ответить ей тем же, потому что изо всех сил пытался сдержать рыдания. Девушка подала мне листок.

– Это мой адрес. Приходи, когда захочешь, – сказала она.

Я действительно пришел к ней через несколько недель. Время посещения оказалось не очень удачным – ей нужно было уходить на работу. Она обняла меня, и на этот раз я тоже крепко сжал ее в объятиях. Она засмеялась, слегка отстранилась, внимательно посмотрела на меня и произнесла:

– Приходи в следующие выходные, у нас будет больше времени, чтобы пообщаться, ладно?

На ней была белая форма. Она собиралась ехать в центр, чтобы помогать другим сломленным войной мальчишкам. Наверное, тяжело выслушивать столько трагических историй, принимая близко к сердцу. Мне приходилось жить лишь с одной, моей собственной, и то это было тяжело. Ночные кошмары продолжали мучить меня. Зачем же она это делает? Зачем они все это делают?

Я много думал об этом. Каждый из нас пошел своей дорогой. В тот день я видел Эстер в последний раз. Я любил ее, но так и не признался ей в этом.

Дядя подхватил меня на руки сразу после того, как я вышел из микроавтобуса. Он отнес меня на веранду.