Завтра я всегда была львом

Мне было очень страшно, и в большинстве случаев я делала то, что они приказывали, потому что тогда я была еще в начале своего путешествия и совсем еще не догадывалась, что голоса - это я, и что мне не обязательно было их слушаться. Я немного рассказала об этом своему психотерапевту, и на обратном пути в машине голоса стали яростно нападать на меня за то, что я совершила такое предательство. Они орали на меня все громче и громче, и наконец я дошла до такого отчаяния, что попыталась выпрыгнуть на ходу из машины. На самом деле я в этом случае не хотела причинить себе вред, просто в тот момент у меня все помутилось в голове. Я видела и слышала столько всего, не относящегося к реальной действительности, и была так поглощена иной действительностью и так напугана раздающимися в ней угрозами, что думала только о том, чтобы убежать от представленных в ней опасностей. Поэтому я забыла о том, что от прыжка из движущейся машины нельзя ждать ничего хорошего.

Машину вела мама, она была со мной одна, и ей приходилось одновременно держать меня и следить за машиной. С этим, конечно, невозможно было справиться, поэтому она остановила машину и нажала на клаксон, чтобы вызвать помощь. И помощь пришла. Получилось так, что мы остановились поперек перекрестка на Майорстуен, и там было столько народу, что на меня уставилось, наверное, полмиллиона глаз, и это еще больше усилило мою панику. Во всяком случае, так мне казалось тогда. Большинство людей просто глазело и глазело. Но одно такси с двумя молодыми ребятами (думаю, что они были студенты-психологи) остановилось. Один из них открыл дверцу автомобиля и прямо посреди улицы сел передо мной на корточки и начал со мной разговаривать. У меня нет никакого представления о том, как он выглядел или что он тогда говорил; вероятно, я мало что восприняла из сказанного. Но я помню, что у него был спокойный голос и спокойный взгляд, и хотя смысл его слов до меня тогда не доходил, мне стало лучше, когда сквозь гвалт моих голосов и шум уличного движения я услышала этот спокойный голос. Мне стало лучше, когда вместо множества глазеющих лиц я могла сфокусировать взгляд на этих спокойных глазах. Среди рушащегося мира этот человек стал для меня опорой, за которую можно было держаться.

А затем прибыли полицейские. Двое взрослых спокойных мужчин, от которых исходила спокойная уверенность в своей силе. Они быстро и крепко взяли меня под руки, посадили в свою машину и увезли меня с места происшествия. Подробностей я не помню, не знаю, как это подействовало на маму, как поступили с автомобилем, но знаю, что нас обеих забрали с собой и все было сделано быстро, решительно и без грубости. Делая свое дело, они все время говорили со мной, объясняли, что будут делать, хорошо понимая, что перед ними испуганная девчонка-подросток, никогда не думавшая, что может очутиться в полицейском автомобиле.

То, что происходило, шло вразрез со всеми моими представлениями о себе самой. Как это может быть, что меня, самую тихую девочку в классе, ни разу за все школьные годы не получившую ни одного замечания за плохое поведение, никогда не смевшую даже попробовать пошуметь в классе, вдруг на виду у всего народа забирает полиция и в наручниках увозит на полицейской машине? Это было что-то нереальное. Все сложные перипетии потонули в общем хаосе, осталось только самое простое. Спокойные голоса - это хорошо.

Слова слишком сложны, поэтому они почти все куда-то улетучились, а голоса остались. И некоторые отдельные слова. Но только те, которые были сказаны достаточно спокойным голосом, для того чтобы я могла к ним прислушаться. «Иди сюда». «Не бойся». «Залезай». «Тихо. Не бойся». Эти слова я расслышала и могла понять. И руки. Жесткие руки - это страшно. Торопливые руки - опасны. Неуверенные, неточные руки - опасны. Убегай от таких рук Спокойные, твердые руки - это хорошо. Спокойные, уверенные люди, которые знают, что делают, и которые могут быстро избавить тебя от части твоего хаоса, от хаоса внешнего, не делая тебе больно, не хватая как попало. Будь послушна спокойным рукам, они оказывают тебе помощь. Все прочее, все сложности пускай останутся на потом, о них я подумаю после. Сейчас мне нужен простой мир.

Они дождались, когда я сяду в полицейскую машину, когда скроюсь от того, что тревожит своей неизвестностью, от сочувствующих знакомых, и только тогда надели на меня наручники. Это было больно. Думаю, что не существует безболезненного способа надеть наручники. Для меня это всегда было болезненно, противно, горько и обидно. Но они все проделали быстро и аккуратно, когда никто не мог этого видеть, и тот полицейский, который сидел со мной рядом, всю дорогу поддерживал меня, чтобы я не валилась из стороны в сторону из-за того, что не могла балансировать руками. Нельзя сказать, что теперь все стало хорошо. Но так было все-таки уже лучше.