Завтра мы будем вместе

— Нет, я думала, может, мешает. Видишь, крошка застряла. — Я стряхнула крупинку хлеба с его бороды. — Да и жарко.

Но Островский качнул головой:

— Спасибо, Катя, не надо. Еще неизвестно, где я буду через месяц-другой. А в тюрьме деду легче выжить, чем молодому. Там свои законы.

Глава 13

Белые ночи в Петербурге — это светлый небосклон в полночь, зыбкая дрожь в пространстве, крылья разведенных мостов над Невой. Но белые ночи — не только картина. Это состояние души, парящей без тела. Недаром символ города — летящий ангел на шпиле Петропавловской крепости. В это время года, в начале июня, все горожане теряют присущую им рассудительность. В эти прозрачные дни и ночи совершают они самые безумные, нелогичные и самые замечательные поступки. Потом, в промозглом октябре, с трудом верится, что это ты парил на крыльях мечты, безумствовал и был счастлив. И какая удача, если фото— или видеокамера успела зафиксировать твой полет.

Я перевернула страницу альбома и уткнулась взглядом в большую групповую фотографию — еще одно остановленное счастливое мгновение. На снимке скучноватое помещение районного ЗАГСа.

Только что инспекторша в строгом костюме объявила нас с Валерием Островским мужем и женой.

Мы вынужденно отвергли пышный Дворец бракосочетания на Неве, толпы гостей, машины, украшенные воздушными шариками и цветами. Всего этого на нашей свадьбе не было, так как Валерий все еще находился под следствием, а также под прицелом камер вездесущих журналистов. Внимание посторонних было излишним для нас, Островского и так доставали везде, даже в больнице. В этот день нам удалось «замести следы», и мы были счастливы!

На заднем плане, на стульях, выставленных в два ряда, видны наши гости: взрослые дети Валерия — .Макс и Марина, моя сестра Алла, приехавшая из Москвы, мой смуглячок Коленька и Танечка, дочь Оксаны. Я остановила свой взгляд на изображении сына. Я могу им гордиться. Коля одолел трудный этап в своей жизни: шагнул в мир нормальных здоровых людей. Он научился голосом доносить свою мысль до собеседника и понимать, что говорит другой. Сын научился говорить, не слыша слов. А я научилась слышать — слышать дыхание чувств, стоящих за словами. Слова бывают так беспомощны!

Наши свидетели стоят сбоку, недалеко от инспектора. Что-то общее есть в их строгой выправке.

Погрузневший за эти годы дядя Гриша выпятил грудь, обтянутую белым морским кителем. Стройная Оксана в шелковом брючном костюме тоже вытянулась, как на параде. В центре фотографии — мы с Островским, напоминающие отца и дочь. Островский, хотя и сбрил по моей просьбе бороду, выглядит усталым и немолодым. Я, напротив, — чудо как хороша! Я тоже исполнила его желание: надела легкую воздушную шляпу с широченными полями — первую шляпу в своей жизни. С белым длинным платьем получился совершенно романтический наряд в духе тургеневского времени. Я отвела глаза от фото и посмотрела на стену: вот она, эта великолепная шляпа, висит на гвозде — свидетельница счастливого дня.

Уговорить Островского на этот брак было не просто. Да-да, история повторилась. Когда-то я сама навязалась Нежданову и вот теперь бросилась на шею Островскому. Простительным обстоятельством было в обоих случаях то, что предложения руки и сердца были уже мною получены, но отклонены. Вначале отказывалась, а потом сама проявляла инициативу. На этом сходство моих поступков и заканчивалось. Причины моих отказов были в корне противоположны. Юрия я, увы, не любила.

Островского слишком боготворила и долго считала себя недостойной его.

Я сделала свое предложение Валерию в День независимости России, двенадцатого июня. Случилось это под Сестрорецком, в том самом месте, где шесть лет назад я в одиночестве сокрушалась о пестрых событиях своей жизни. Островский накануне выписался из больницы. Он был еще слаб и даже не решился сесть за руль своей машины. Полтора месяца на щадящем лечебном режиме не смогли избавить его от последствий стресса, пережитого в тюрьме.

Мы доехали электричкой до курортной станции и почти сразу оказались на берегу Финского залива. Погода выдалась пасмурная и прохладная. Людей на пляже было мало. Влажный утрамбованный песок плавно перетекал в темную поверхность воды через невидимую границу. А вода, в свой черед, сливалась с низко нависшим серым небом. В этом пространстве было одинаково уместно и плыть, и лететь. Но мы просто шли.

Собираясь в эту поездку, я ни о чем таком не думала. Человек вышел из больницы, еще не вписался в повседневную жизнь, почему бы не развлечь его доступным способом? Подышать на взморье свежим воздухом было не только приятно, но и полезно для его ослабленного организма. Мы прогуливались вдоль берега. Высохшие трубочки прошлогоднего тростника хрустели под нашими ногами. Рокот морского прибоя дерзко встревал в нашу беседу, заглушая отдельные слова. Островский был скучен, говорил тихо, отвечал невпопад. Он резко пощипывал свою неряшливую бороду, будто пытался извлечь из нее волос, который даст ему волшебную силу и поможет решить все проблемы разом. Я понимала, Валерий нервничает.