Сантос и Вахо, воспитанники одного интерната, были друзьями с детства. Волею творящих судьбу, они оказались разбросаны по разным континентам, но ни на секунду не прерывали возникшей в далеком детстве привязанности. И не на миг, не изменяли, выработанному еще тогда, в далеком детстве и позже скрепленному кровью, собственному кодексу. Правила этого кодекса были просты и недвусмысленны: – «Защищай слабых, прикрывай друга, люби женщин и береги детей. А главное, ни когда не сдавайся». Они непреклонно следовали, этому по детски наивному, но благородному кодексу. И когда было тяжело Сантосу, Вахо отделенный от него тысячами километров пространства, умудрялся помочь. А когда легионеры схватили Вахо, Сантос поставил на уши все Сопротивление и организовал полуторамиллионный бунт, чтобы освободить друга. Джойс знал об этой нерушимой дружбе, знал об их кодексе, и ценил этих региональных лидеров, за то, что в любой момент, мог закрыть ими самые слабые места в Сопротивлении, которые, как и в любом социо – политическом конгломерате, имели место быть.
– Это бессмысленно, – сказал Джойс.
– У Вас нет оружия, а по энергооснащенности любой тяжелый штурмовик Легиона превзойдет и десяток стратопланов.
– По энергооснащенности – да, по маневренности – нет, отрезал Дон Сантос.
– Да и оружие у меня есть – заверил, тяжело вздохнув Вахо.
– А у тебя? – спросил Джойс, взглянув в сторону Сантоса.
– Эст, эст, – передразнивая акцент друга, улыбнувшись, ответил Сантос.
Джойс понимал, что эти двое обрекли себя смерти. И глядя в открытые, честные и как-то по особенному светлые лица, знал, что своего решения они не изменят.
– Ни когда не сдавайся друг. Так? – спросил Сантос.
– Ни когда, – подтвердил Вахо. Оба вышли на середину бункера и в прощальном приветствии подняли сжатые в замок руки. Присутствующие поднялись и с глубоким почтением повторили этот прощальный жест.
– Старт через семь минут после нас, – уточнил Вахо и вместе с Сантосом, быстро вышел в боковую галерею, ведущую к стратопланам.