Завтра нас похоронят

Он уже знал, что она не повзрослеет и что на них всегда будут смотреть с непониманием и страхом. Даже теперь, когда первые реабилитирующие «крысят» декреты уже появились во всех утренних газетах. Для многих Вэрди так и останется странным существом без возраста, кем-то между опасным хищником и добычей.

А для него она всегда будет принцессой.

* * *

Две светловолосых женщины сидели друг напротив друга в пустом доме Чарльза Леонгарда. Сильва упрямо сжимала подлокотники кресла. Гертруда Шённ поставила на стол локти и смотрела на свою дочь. Бледность сошла с ее лица, сменилась аккуратным сдержанным макияжем.

— Я не хочу, чтобы ты так поступала.

— Я хочу.

Гертруда Шённ нахмурилась:

— Он сделал из тебя чудовище. Он тебя изнасиловал, чтобы остаться в живых после того, как убьёт полстраны.

— Но я люблю его.

— Я твоя мать. Плохая мать, и всё же…

— Ты ошибаешься. — Тёмные глаза Леонгарда смотрели на неё в упор с фарфорового личика четырнадцатилетней девочки. — Ты мой враг. Я спала с твоим мужем. Я любила его и люблю. И я буду мстить тебе, если ты оставишь меня живой.

— Мстить? — она изогнула брови. — Я могу упечь тебя в сумасшедший дом или тюрьму.

— Пожалуйста… — Сильва подалась вперёд. — Дай мне уйти вместе с ним.

Они молчали минуту, а за окном падал снег. Наконец Гертруда Шённ кивнула и поднялась, ничего не говоря. У неё болела голова и подгибались ноги. Она хотела только одного — поехать к Вильгельму Байерсу. И напиться так, как не напивалась уже много лет.

Сильва не встала проводить её. Только улыбнулась:

— Спасибо тебе… мама.

* * *

Карвен гуляла по парку вместе с отцом. Она держалась за его руку и смотрела на аттракционы. Только смотрела — кататься ей не хотелось. Он шёл рядом — молчаливый и сосредоточенный, но счастливый. Хотя за эту ночь у него стало больше седых волос. И у неё тоже.

— Ты не устала, Аннет? — мягко спросил он.

— Устала, — честно сказала она.

Он подхватил её и посадил к себе на плечи. Он никогда так не делал, когда она была маленькая. Карвен обхватила руками его голову, прижимаясь к волосам подбородком. Так они и шли по парку — и остановились возле самого большого колеса.

— Ты будешь жить со мной? — вдруг спросил он. — У меня не очень большая квартира, но…

— А у тебя есть там книги?

— Есть.

— Тогда буду.

* * *

Алан выпрыгнул из пыльного ворчливого автобуса на заснеженную дорогу и осмотрелся. Слева возвышались горы, справа синело широкое, не успевшее заледенеть озеро. Это был совсем другой уголок страны… в который ему всегда хотелось попасть. И самое тихое место на планете.

Автобус снова зафырчал и поехал назад. Ал помахал ему рукой, словно прощался с той… жизнью.

У него с собой не было почти никаких вещей, кроме старого кошелька и рюкзака с инструментами за плечами. Он не знал, куда идёт и не знал, кого встретит. Он знал только одно — это был хороший день, пусть и холодный. И теперь у него всё будет только хорошо.

* * *

Карл Ларкрайт стоял у пепелища, где когда-то был его дом, и вспоминал, как шел через пламя с женщиной на руках. Он всегда боялся огня… но эта ночь, кажется, навсегда убила тот страх. Как и другие.

Он знал, что теперь в городе изменится всё. Может быть, он станет светлее. Таким, каким был когда-то в фильмах. Городом музыкантов и художников.

А ещё он думал о письме, которое пришло несколько дней назад и о котором он в спешке забыл. От матери.

В его родной стране тоже всё наладилось. Она начинала жить по-новому. И мать звала его домой. Туда, где не было вечных детей.

Он пересёк улицу, свернул в переулок и прошел в сторону почты. Ему нужно было отправить ответ. Он не писал ей обо всём, что успел пережить. Он написал лишь одну фразу:

«У меня уже есть другой дом. Прости».

* * *

Бывший министр Свайтенбах смотрел через стекло на свою жену. Она лежала неподвижно, но была в сознании. Пока что его не пускали к ней — из страха, что он принесёт в закрытый изоляционный бокс хотя бы одну бактерию с улицы. Сейчас даже этого будет достаточно, чтобы Долли заболела.

Поэтому он просто приложил ладонь к стеклу, думая о странной девочке, отдавшей свою кровь. И увидел, как жена тоже чуть приподняла кисть ему навстречу.

Эпилог

Снег падал колючими хлопьями, подолгу кружась в воздухе прежде, чем опуститься на светлые волосы Чарльза Леонгарда. Он стоял у стены, прикрыв глаза и не чувствуя ничего, кроме бесконечной усталости. Потом взгляд скользнул по стене напротив. Люди, стоявшие там, курили и ждали приказа. Четыре человека. Четыре винтовки были прислонены к стене.

Леонгард не слышал, о чём они говорят. Он лишь видел вырывающиеся из ртов солдат облачка пара. Он поднял голову и устремил взгляд в бесцветное небо. С усилием выдохнул. Сегодня был его последний день.

— …Чарльз Герард Леонгард, за преступления, совершенные в период с 197* по 198* против человечности, вы приговариваетесь к смертной казни через расстрел.