Завтра наступит вчера

Из-под одеяла показались пальчики с идеальным педикюром и, потянув за собой розоватую округлую пятку, явили на свет изящную ступню. В полутора метрах выше выставилась рыжая взлохмаченная грива, венчавшая весьма симпатичную женскую головку. Вздернутый носик и чувственный рот составляли композицию, достойную восхищения. Композиция пришла в движение, и комнату огласил дикий вопль: «Доброе утро!» Две кошки, спящие в ногах, вскочили и, обезумев от ужаса, бросились вон из комнаты.

Юлия Батманова приветствовала новое утро своей замечательной, любимой, двадцатипятилетней жизни. Хотя утром это время суток можно было назвать едва л и: часы показывали полдень. «О Боже, какая рань!» — простонала Юлька, увидев показания стрелок. «Макс-Марочка, идите ко мне, мои маленькие», — проворковала она, заметив в дверном проеме два кошачьих хвоста. Макс и Мара — семейная пара, боязливо заглядывала в спальную, служащую одновременно кабинетом и залой для приема гостей, калории неприхотливая хозяйка набирала в кухне. «Манюнечки мои, блохотрончики рыженькие, идите к вашей Юлечке, ягоды облепиховые!» — причитала восставшая ото сна, протягивая руки к усатой паре. «Ягоды», однако, застыли на пороге, выжидая, какой фортель выкинет в следующую минуту их непредсказуемая хозяйка. А та лениво выбралась из постели и, потягиваясь, побрела к холодильнику. Открыла дверцу, возмущенно оглядела полки. В углу казанской сиротинушкой притулился початый пакет молока, на нижней полке нахохлилось одинокое яйцо — все! «Черт-те что, опять хоть шаром покати! — пожаловалась бедная Юленька ингредиентам омлета. — И когда на меня свалится наследство или, на худой конец, богатый мужик!» — вздохнула она и направила свои босые стопы в ванную.

Хитрюга Батманова кокетничала: желающих свалиться на Юлькины прелести и даже навсегда ввалиться в ее жизнь было хоть отбавляй — и богатых, и победнее, только выбирай. Этот «метр с кепкой» был лакомым кусочком. С идеально вылепленной фигуркой, рыжая, с ласковыми ямочками на щеках и искрящимися синими глазами Юлия Батманова обладала таким магнетическим шармом, что мужской дееспособный пол при виде ее сразу же делал стойку или просто взирал, как муравей на собор, — в зависимости от возраста и темперамента. Но их поклонение чаровницу не волновало. У нее была своя жизнь: любимая работа в «Экране», Лариска с Васькой, ближе и роднее которых только бабушка, и обожаемые представители хвостатой фауны Макс и Мара. Вот и сейчас, чувствуя себя в ответе за прирученных котов, она первым делом решила во что бы то ни стало добыть для них пропитание. Стоя на пороге, хозяйка строго наказывала своим питомцам: «Ждите меня, я отправляюсь за едой. А то уйду вечером, и вы пропадете, помрете голодной смертью».

Магазин, знавший когда-то лучшие времена, был пуст и тих, как балкон после свидания Ромео и Джульетты. «Мда-а-а, не густо». Потенциальная покупательница рассеянным взором окинула прилавки, но в следующую минуту рыжие искры в глазах хищно сверкнули, а веснушки на носу сделали боевую стойку: на прилавке скучала дохлая мойва. Не веря в свое счастье, Юля заискивающе обратилась к продавщице:

— Взвесьте мне, пожалуйста, килограмм рыбы.

— Килограмма не будет — это все, что осталось, — процедила сквозь зубы жрица прилавка.

— Хорошо, — с готовностью согласилась покладистая покупательница, — взвесьте, пожалуйста, что осталось.

Надменная жрица с презрением кинула на весы морские трупики и небрежно бросила в воздух.

— Шийсят.

— Простите?

— Копеек шийсят! — оскорбилась беспросветной тупостью жрица. (В переводе на русский язык это, должно, быть, означало «шестьдесят».)

— А! — поняла наконец бестолковая и протопала к кассе.

— Шийсят, — вежливо процитировала кассирше жрицу.

В конце обратного маршрута с достоинством обменяла чек на унылый морской привет и продефилировала к выходу, не забыв прихватить в соседнем отделе пакет молока и десяток недоношенных яиц. «Господи ты, Боже! Много ли человеку для счастья надо? — философски размышляла отоваренная. — Мойва — с утра, солнышко — с полудня, веселенький сейшн — с вечера. Вот она — гармония человеческого бытия. Если кому-то известно что-нибудь лучшее, пусть сообщит мне. А я пока воспользуюсь этим». Новоявленный философ вконец загордилась своей судьбой и, запрокинув голову, подставила лицо ласковому осеннему солнцу.

— Ой! — вздрогнула вдруг гармоничная, вернув на вертикаль свой мыслящий аппарат.

Перед ней медленно оседала маленькая интеллигентная старушка в шляпке и пыталась ухватиться за Юльку руками.

— Вам что, плохо? — испугалась Юля.

— Сердце, детонька… Помогите, пожалуйста…

— Конечно, конечно, вы только не волнуйтесь. Давайте я вам помогу. Обопритесь на меня, — захлопотала девушка, усаживая бабульку на лавку.

— Детонька, будьте любезны… Нитроглицерин в сумочке, в боковом кармашке…

Юля отыскала в чужой сумке (не до этикета) лекарство и протянула старушке маленькую белую таблетку. Та положила ее под язык, но по-прежнему держалась за молодую руку, словно боялась, что с девушкой уйдет и ее жизнь.

— Вам лучше?