Завтра не наступит никогда

Зинка рассмеялась тогда. Можно сказать, хохотала так, что стены тряслись. Так уж рассмешил ее мой комплимент по поводу ее внешности.

– Это я-то симпатичная? Ну рассмешила! – она покачала лохматой головой и представилась: – Я – Зинка.

– Очень приятно.

– Знаешь, – предупредила она, – ты из себя интеллигентную то не корчи. Здесь твои манеры на фиг никому не нужны. Усекла?

– Усекла, – кивнула я.

– Ну и лады.

В последующие годы все действительно было относительно нормально. Зинка учила меня тюремным законам и жизни. И чувствовалась в ней какая-то мудрость, стойкость и правота. Она всегда любила повторять: «Чему быть, того не миновать». Именно так она отвечала мне, когда я спрашивала, почему она здесь. А Зинка, как я понимаю, сидела в тюрьме безвылазно. На свободу выходила как на отпуск, свое отгуляет и снова на зону.

Однажды я спросила ее:

– Зин, а тебе не надоело по тюрьмам скитаться? Неужели тебе не хочется быть свободным гражданином своей страны?

– Вот моя страна, – вполне серьезно отвечала она, обводя камеру рукой. – Мой дом и моя мама.

– Но почему? Неужели тебе не хочется иметь семью, детей?

Тогда Зинка рассказала мне историю своего детства. Поведала о матери алкоголичке, о вечно голодных буднях и первом сроке за воровство.

– Мне спокойнее здесь, – утверждала она. – Зона – моя семья.

Я не верила ей, потому что знала, так не бывает. Не может человек жить вот так и любить это. Зинка врала, возможно, не только мне, а что самое главное врала самой себе, просто так ей было легче проживать эту никчемную жизнь. Она часто и много говорила, рассказывала о чем-то, но всегда молчала о своих чувствах. Никогда не открывала ни перед кем свою душу, но и в чужую не лезла.

– Эй, Принцесса Диана, заснула что ли?

Зинкин голос вывел меня из ступора моих воспоминаний.

– Уж какое там, – отмахнулась я и шмыгнула носом. – Всю ночь не спала.

– Да, знаю. Слышала, как ты плакала. Что, никак не можешь поверить, что через несколько часов станешь вольной как ветер?

– Никогда не буду вольной, – чуть слышно сказала я больше для самой себя. – Душа моя всегда будет заперта в клетке.

Зинка молчала, она ждала, что я сама расскажу, и я решила на прощание немного приоткрыть для нее свою душу.

– Зин, ты же знаешь, по какой статье меня здесь прописали?

Зинка кивнула, хотя вопрос был риторическим, но я зачем-то решила озвучить это еще раз:

– Меня поймали, когда я перевозила сырье для изготовления наркотиков. Не буду врать, что все это дерьмо мне подсунули. Я прекрасно знала что везу, куда и зачем. Но я делала это вовсе не для того чтобы разжиться деньгами, даже наоборот я делала это за «просто так», по просьбе одного человека, очень дорогого мне. Не буду называть его имя, да это и ни к чему. Это просто любимый мой человек, которого я встретила однажды на свою беду. Что меня привлекло в нем? Я не знаю. Да, он красив, не спорю, но не на это я купилась. Я до сих пор задаю себе вопрос: «За что? За что я его люблю?» Но не нахожу ответа. Более того, я знаю, что его и любить то не за что. Он черствый, бездушный человек… – я запнулась.

Не правда! У него есть душа! Была… Я видела ее, я чувствовала…

– Душу нельзя увидеть, – заметило Никогда. – То, что ты якобы чувствовала, было фальшивкой.

Я зажмурилась, глубоко вдохнула и повторила:

– Бездушный человек, – убеждала я саму себя, – не умеющий любить и прощать. Он не знает что такое сострадание и чувство вины. Все что он делает, он делает только для себя. Для своего благополучия он не гнушается никакими средствами. Он ломает людей, заставляя делать то, что нужно и выгодно только ему. Я много раз хотела убежать, но возвращалась. Не могла без него. Мне было все равно кем быть при нем: любовницей, подчиненной или рабыней. Мне все было в радость, но в то же время это тяготило меня. Я делала все, о чем бы он ни попросил. А он просил, ему незачем было приказывать, я и так как верная собачонка выполняла команду служить, – я горько усмехнулась и продолжила: – Я делала все, чтобы ему угодить, а он никогда не дорожил мной. Когда меня поймали, он не сделал ни малейшей попытки отмазать меня или хотя бы как-то помочь. Он просто про меня забыл, выкинул как вещь, у которой кончился срок годности. А это осознавать всего больнее. Я понимаю, что одержима им, но ничего не могу с собой поделать.

Я тихо заплакала.

– А теперь, когда я выйду отсюда, я все равно не смогу начать новую жизнь. Я побоюсь начать что-либо. Боюсь того, что когда-нибудь он снова придет и попросит о чем-то, а я, все бросив, побегу выполнять его поручение. Знаешь, мне даже кажется, что я хочу этого. Хочу, чтобы сегодня он был первым кого я увижу на свободе. Хочу снова быть с ним. Хотя нет, не так. Никто не может быть с ним, он всегда один. А я хочу быть просто рядом.

– Да, подруга, – протянула Зинка, выслушав мое, теперь уже казавшееся смешным, откровение. – Ну ты и попала!

– Это точно, – согласилась я.

– Неужели никогда не хотелось убить его? – задала она глупый вопрос, по крайней мере, мне он показался таковым.